Серебряный ублюдок
Шрифт:
Тини нужны деньги. Тини всегда хочет только денег.
Я чувствую его триумф через трубку.
— Три тысячи долларов, — говорит он. — Отправь их мне, и я отдам тебе прах твоей матери. Я отправлю смс-ку с фотографией её тела и свидетельства о смерти. У тебя есть три дня, Бекка, чтобы найти для меня деньги, иначе я ее выброшу.
Телефонный звонок обрывается.
Боже, даже Тини не мог быть таким злобным. Но он был. Он способен на всё, и мы оба это знаем. Я ухожу на кухню и падаю на стул, ударившись об стол. Ваза с полевыми цветами, которые я собрала в прошлые выходные,
Разрушительный грохот сладко отдается в моих ушах. Звонкий. Чистый.
Освобождающий.
Я осматриваю квартиру в поисках чего-нибудь другого, что можно было бы еще бросить. От того, что я вижу, меня тошнит, это так жалко. Тысяча маленьких штрихов за эти годы превратили мою квартиру в дом. Некоторые из них мои собственные творения — подушки и шторы. Картины. Я покупала дешёвые художественные плакаты и вешала их на стены.
Кого, чёрт возьми, я думала обмануть?
Неважно, что я делаю и где живу, потому что одно никогда не изменится. Бекка Джонс — отброс общества. Как и моя мать. Теперь она мертва, и тот же злобный ублюдок, всё тот же, выстрелил, как ядовитый паук, от которого я никогда не смогу сбежать.
Все, что я делала, было ложью.
Пора её уничтожить. Уничтожить всё.
Я так сильно отталкиваюсь от стула, что он опрокидывается назад. Пробежавшись взглядом по кухне, я вижу нож, который Реджина дала мне, когда я только съехала от них. Он был очень острым. Может быть, через чур острым, я резалась им не раз. Он также оставался острым, потому что Эрл дал мне камень для заточки, и этот сумасшедший мужчина не уставал наводить обыск на моей кухне, чтобы удостовериться в том, что я забочусь о своих инструментах, кухне и прочих штуках.
Взяв нож, я проверяю лезвие пальцем, от чего появляется кровь.
Боль чувствуется хорошо.
Ее просто и легко понять, в отличие от боли, которая пронизывает меня каждый раз, когда я представляю лицо моей мамы. Он избил её до смерти? Застрелил её? Возможно, он просто напоил её и толкнул машину через край — должно быть это было очень легко устроить.
Почему, чёрт возьми, я не смогла найти для нее деньги?
Я хватаю подушку с дивана, которую сшила из старых рубашек Эрла, и глубоко вонзаю в нее нож, представляя, что это лицо Тини. Затем я разрываю ее и вытаскиваю поролон, выбрасывая его на пол. Затем следует настенное панно, которое я сшила из полос ткани, в виде солнечных лучей. Слишком легко. После этого я перехожу к плакатам. Они также рвутся очень легко, создавая красивый шум, который не может меня удовлетворить.
Кружась, я ищу что бы еще можно было уничтожить.
Шторы. Сорвать их было бы легче… Работа над ними займет много времени, и это хорошо. Красная ткань оказывается тяжелой, и мне приходится подтянуть стул, чтобы достать до них, потому что, когда я пытаюсь их дёрнуть, они не поддаются мне.
Эрл хорошо закрепил карниз, Эрл никогда не делал ничего на половину.
Сначала я разрезаю их на полоски, наслаждаясь звуком рвущегося полотна.
Полоски ткани, как кровь, растекаются по полу.
Я смотрю на диван. Я хочу уничтожить и его. Хочу уничтожить всё. Я начинаю идти к нему, полагая, что начну с подушек, прежде чем напасть на сам каркас. Я могу использовать свой молоток с этой частью.
Пошел ты, Тини!
Блеск отраженного солнечного света привлекает мой взгляд.
Машинка.
Она стоит в окне башни, залитая светом, и зовет меня. Она выглядит как произведение искусства. Гладкие черные линии. Хорошо смазанная, в ожидании, чтобы создавать что-то красивое. Кто-то украсил ее настоящим сусальным золотом, и даже электродвигатель не смог запятнать ее красоту.
Эта швейная машинка просто прекрасна.
Жаль, что красота это всего лишь гребанная ложь.
Реджина отдала ее мне, и я была так горда, потому что она доверила мне ее. Идиотка. Она сказала мне использовать ее, чтобы создать что-нибудь прекрасное, создать новую жизнь для себя. Это была та машинка, которую мать дарит дочери в знак своей любви, но только в настоящей семье. Нормальной семье.
Она блестит на солнце, указывая на потолок, как средний палец, ставя меня на место.
На хрен это. К чёрту всё.
Я обхожу диван с мрачной целью, решение уже принято. Конечно, я получаю судьбоносный жест, споткнувшись о мусорное ведро, с тканью в руках, падаю на лицо. Нож отлетает. Боль отдается в затылок, а также нестерпимо болит нос.
Я вытираю его рукой, уставившись на ладонь, завороженная видом алой крови.
Кровь между моих ног была красной, после того, как Тини взял меня в тот первый раз. После чего мама отвела меня в ванную и помыла в душе. Я помню, как смотрела, как окрашенная вода кружилась и кружилась вокруг моих ног, пока не исчезла в сливе. Я не знала, чего ожидать после этого.
Нет, это ложь.
Я ждала, что она спасёт меня.
Ждала, что она посадит меня в машину и уедет далеко-далеко.
Вместо этого она плакала, и я плакала, но ничего не изменилось, кроме того, что Тини стал навещать мою комнату ночью. Потом он начал делить меня со своими друзьями, и крови стало больше.
Ухватившись за край деревянного стола, я обретаю спокойствие. Ножки стола кованые, потрясающе красивые. Вся эта грёбаная машинка как искусство, совершенна и неповторима, и ей, бл*дь, нет места в моей жизни.
Абсолютно.
Я нагибаюсь и протягиваю руку, чтобы перевернуть стол. Машинка, конечно, не легкая, но и не слишком для меня тяжёлая. Я не какая-то бесполезная, изнеженная маленькая девочка, которая была избалована. Не-а. Я очень сильная. Я пережила изнасилование, пережила жизнь с Тини, и я, чёрт возьми, выжила, но потеряла маму.
Мне необходимо две попытки, чтобы поднять стол достаточно высоко.
Потом я поворачиваюсь к окну. Солнце светит через горы, купая меня в лучах света так же, как оно освещало машинку ранее.