Серебряный век. Лирика (сборник)

Коллектив авторов

Поэзия

Поэзия, я буду клясться Тобой, и кончу, прохрипев: Ты не осанка сладкогласца, Ты – лето с местом в третьем классе, Ты – пригород, а не припев. Ты – душная, как май, Ямская, Шевардина ночной редут, Где тучи стоны испускают И врозь по роспуске идут. И в рельсовом витье двояся, – Предместье, а не перепев – Ползут с вокзалов восвояси Не с песней, а оторопев. Отростки ливня грязнут в гроздьях И долго, долго до зари Кропают с кровель свой акростих, Пуская в рифму пузыри. Поэзия, когда под краном Пустой, как цинк ведра, трюизм, То и тогда струя сохранна, Тетрадь подставлена, – струись! 1922

Анатолий Фиолетов (?–1918)

Переменность

Лилии

стройной и бледной Быть приказал ярко-черной, Деве с улыбкой победной Стать проституткой позорной. Звездам сказал: «Не сияйте», Свет погасите в ночах, Людям сиянье не дайте – Будет звездою им Страх… И изменивши узорность Этой презренной земли, Я удалился в Нагорность, Стал недоступным вдали. Я себя сделал единым, Вечным и смелым Царем, Полные ужасом длинным, Люди сказали: «Умрем!..» Я же остался, и буду, Буду Грядущего страж. Мир этот мерзкий забуду Он, как туманный Мираж. И воссоздавши другое, Новый невиданный мир, Солнце Я дам золотое, Светлый, небесный кумир. Солнцем поставлю кровавый, Яркий, загадочный Мак. Будет он символом Славы, Тем, кто развеяли Мрак. 1914

Клич к совам

Среди разных принцев и поэтов Я – Анатолий Фиолетов – Глашатай Солнечных Рассветов… Мой гордый знак – Грядущим жить, Из Ваз Небесных Радость пить. Придите все ко мне, чтоб видеть, Чтоб видеть Смысл Красоты. Я буду звонко ненавидеть Всех, кто покинул Храм Мечты. И речь мою услышав, все вы Поймете, что ведь жизнь Сон, А вы, а вы замкнуты в хлевы, Где темнота и нет Окон. О, знайте, что в Грядущем – Радость. И ждать Рассвет – вот это сладость, И оттого Я говорю – Все поклоняйтесь фонарю, Горящему в туманных Снах, В небесных, солнечных Веснах… ………………… Грядущим жить Я призываю, Грядущим, где мерцает Рок. И вам, Безликим, повторяю – Я – Фиолетов, Я – Пророк… 1914

Владимир Маяковский (1892–1930)

А вы могли бы?

Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; я показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб? 1913

Послушайте!

Послушайте! Ведь, если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно? Значит – кто-то хочет, чтобы они были? Значит – кто-то называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к Богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит – чтоб обязательно была звезда! – клянется – не перенесет эту беззвездную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно? Значит – это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! 1914

Hate!

Через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, а я вам открыл столько стихов шкатулок, я – бесценных слов мот и транжир. Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста где-то недокушанных, недоеденных щей; вот вы, женщина, на вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковин вещей. Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош. Толпа озвереет и будет тереться, ощетинит ножки стоглавая вошь. А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется – и вот я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам я – бесценных слов транжир и мот.

Скрипка и немножко нервно

Скрипка издергалась, упрашивая, и вдруг разревелась так по-детски, что барабан не выдержал: «Хорошо, хорошо, хорошо!» А сам устал, не дослушал скрипкиной речи, шмыгнул на горящий Кузнецкий и ушел. Оркестр чужо смотрел, как выплакивалась скрипка без слов, без такта, и только где-то глупая тарелка вылязгивала: «Что это?» «Как это?» А когда геликон – меднорожий, потный, крикнул: «Дура, плакса, вытри!» – я встал, шатаясь, полез через ноты, сгибающиеся под ужасом пюпитры, зачем-то крикнул: «Боже!», Бросился на деревянную шею: «Знаете что, скрипка? Мы ужасно похожи: я вот тоже ору – а доказать ничего не умею!» Музыканты смеются: «Влип как! Пришел к деревянной невесте! Голова!» А мне – наплевать! Я – хороший. «Знаете что, скрипка? Давайте – будем жить вместе! А?» 1914

Приказ по армии искусств

Канителят стариков бригады канитель одну и ту ж. Товарищи! На баррикады! – баррикады сердец и душ. Только тот коммунист истый, кто мосты к отступлению сжег. Довольно шагать, футуристы, в будущее прыжок! Паровоз построить мало – накрутил колес и утек. Если песнь не громит вокзала, то к чему переменный ток? Громоздите за звуком звук вы и вперед, поя и свища. Есть еще хорошие буквы: Эр, Ша, Ща. Это мало – построить парами, распушить по штанине канты. Все совдепы не сдвинут армий, если марш не дадут музыканты. На улицу тащите рояли, барабан из окна багром! Барабан, рояль раскроя ли, но чтоб грохот был, чтоб гром. Это что – корпеть на заводах, перемазать рожу в копоть и на роскошь чужую в отдых осовелыми глазками хлопать. Довольно грошовых истин. Из сердца старое вытри. Улицы – наши кисти. Площади – наши палитры. Книгой времени тысячелистной революции дни не воспеты. На улицы, футуристы, барабанщики и поэты! 1918

Прозаседавшиеся

Чуть ночь превратится в рассвет, вижу каждый день я: кто в глав, кто в ком, кто в полит, кто в просвет, расходится народ в учрежденья. Обдают дождем дела бумажные, чуть войдешь в здание: отобрав с полсотни – самые важные! – служащие расходятся на заседания. Заявишься: «Не могут ли аудиенцию дать? Хожу со времени она». – «Товарищ Иван Ваныч ушли заседать – Объединение Тео и Гукона». Исколесишь сто лестниц. Свет не мил. Опять: «Через час велели прийти вам. Заседают: – Покупка склянки чернил Губкооперативом». Через час ни секретаря, ни секретарши нет – голо! Все до 22-х лет на заседании комсомола. Снова взбираюсь, глядя на ночь, на верхний этаж семиэтажного дома. «Пришел товарищ Иван Ваныч?» – «На заседании А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома». Взъяренный, на заседание врываюсь лавиной, дикие проклятья дорогой изрыгая. И вижу: сидят людей половины. О, дьявольщина! Где же половина другая? «Зарезали! Убили!» Мечусь, оря. От страшной картины свихнулся разум. И слышу спокойнейший голосок секретаря: «Они на двух заседаниях сразу. В день заседаний на двадцать надо поспеть нам. Поневоле приходится разорваться! До пояса здесь, а остальное там». С волнения не уснешь. Утро раннее. Мечтою встречаю рассвет ранний: «О, хотя бы еще одно заседание относительно искоренения всех заседаний!» 1922

Осип Мандельштам (1891–1938)

«Только детские книги читать…»

Только детские книги читать, Только детские думы лелеять, Все большое далеко развеять, Из глубокой печали восстать. Я от жизни смертельно устал, Ничего от нее не приемлю, Но люблю мою бедную землю Оттого, что иной не видал. Я качался в далеком саду На простой деревянной качели, И высокие темные ели Вспоминаю в туманном бреду. 1908