Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.
Шрифт:
Артист эстрады. На сцене с 1906. В 1910 в Одессе выступил с первыми чтецкими концертами («Вечера интимного чтения»). Исполнял произведения Чехова, Пушкина, Гоголя, Достоевского, А. Франса и др.
«Когда сейчас вспоминают печатно или устно о 3акушняке – вспоминают, к сожалению, чрезвычайно редко, – непременно спешат указать, что он явился основоположником жанра художественного чтения, что до него этого жанра в профессиональном смысле не существовало, что он утвердил на эстраде приоритет большой литературы и т. д., и т. п. Все это, безусловно, верно и справедливо. Но мне хочется
Вот я сейчас пишу об Александре Яковлевиче, вспоминаю его и ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь. И в жизни так было: смотришь на Закушняка, разговариваешь с ним, и сам не замечаешь, как начинаешь приветливо ему улыбаться, – таким приятным, милым, обходительным был этот человек. Невысокий, стройный, худощавый, с тонким подвижным лицом, живыми, выразительными глазами, он располагал к себе уже самой своей наружностью. В общении же он привлекал деликатностью, мягкостью, непосредственностью.
Порой Закушняк бывал очень рассеян. Но рассеянность эта шла не от расхлябанности, не от невнимательности к людям, а от большой внутренней сосредоточенности, углубленности в себя, в свои мысли, связанные с главным делом его жизни.
…Познакомившись с Александром Яковлевичем, мы как-то очень быстро сблизились и подружились, несмотря на то что он был старше меня. И, разумеется, я был приглашен на очередной „Вечер интимного чтения“, который давал артист. Если до сих пор я просто чувствовал симпатию к этому человеку, мне было просто чисто по-человечески приятно с ним общаться, разговаривать, то, после того как услышал Закушняка со сцены, я стал еще и горячим почитателем его необыкновенного, редкого таланта.
Тот, кто впервые попадал на „Вечер интимного чтения“, уходил с него, как правило, пораженный и восхищенный. Так случилось и со мной.
…Представьте себе сравнительно небольшой театральный зал, тщательно убранный, очень чистый, очень светлый. Эстрада открыта, но она совсем не похожа на обычную сценическую площадку. Покрытая коврами, украшенная цветами, она скорее напоминает часть уютного, приветливого жилого дома. Стол. Кресло. На столе – лампа. Из-под абажура льется мягкий, теплый свет. Уже сама эта обстановка располагает к тишине, покою, вниманию, то есть именно к тому, что так необходимо чтецу.
И вот выходит сам „хозяин“ этой большой, уютной „гостиной“ – Александр Яковлевич Закушняк. В черном костюме, в сверкающей белизной крахмальной сорочке, свежий, бодрый, улыбающийся, он вносит своим появлением атмосферу праздничности, ожидания чего-то значительного и яркого. Весь подтянутый, собранный, Закушняк уверенно проходит к столу, удобно усаживается. Раскрывает книгу, перелистывает несколько страниц. На одной из них останавливается, как бы приглашая зрителя сосредоточить свое внимание и приготовиться слушать. Все это очень непринужденно, спокойно, просто. Наконец Закушняк поднимает глаза и начинает свой рассказ. Не читает, не играет, а рассказывает. Он именно рассказывает о том, что написал автор. И вы совершенно незаметно оказываетесь в его власти, подчиняетесь его воле, идете туда, куда он вас ведет. И кажется, ничего на свете нет более интересного, чем то, о чем повествует сейчас этот человек, сидящий перед вами за столом…Об одаренности Закушняка толковать нечего. Это, как говорится, от Бога. Но таких поразительных художественных достижений Александр Яковлевич добивался, разумеется, не только одним своим талантом. Это был труженик в полном смысле слова, причем труженик невероятно взыскательный к себе, упорный, работоспособный.
Я спросил однажды Закушняка, почему он не читает стихов. Александр Яковлевич ответил, что чтение стихов – вещь очень трудная и ответственная и что ею
Дилетантства Закушняк не терпел. Артист академического плана, он был академичен и в своей работе. Если он читал какого-либо автора, то изучал его досконально, академически. Он занимался и пением, и танцем, чтобы и смежный жанр, к которому ему иногда приходилось прибегать, был в его исполнении на большой профессиональной высоте.
Великолепно реагировал Александр Яковлевич на критику. Больше того, он непременно требовал критики от всех своих друзей и знакомых и очень внимательно относился к замечаниям и советам.
Так было не только в молодости, когда Закушняк начинал свой творческий путь. Артист не изменил этой своей превосходной привычке и в более поздние годы, когда к нему пришли широкая известность и слава» (И. Нежный. Былое перед глазами).
ЗАМИРАЙЛО Виктор Дмитриевич
График, живописец, театральный художник. Окончил Киевскую рисовальную школу Н. Мурашко (1884), работал в Киеве помощником В. Васнецова, М. Врубеля, М. Нестерова. Жил в Москве (1895–1914) и Петербурге (1904–1907 и с 1914). Член объединения «Мир искусства». С 1904 активно работал в области книжной и журнальной графики.
«Зимой одет был Замирайло в черную накидку с двумя золотыми застежками в виде львиных голов на груди. Длинные волосы эпохи Делакруа, Шопена или Мюссе. Низко примятая шляпа а-ля сомбреро и благородный профиль гидальго. Крадущаяся тень этой фигуры была бы великолепной моделью для французских художников эпохи романтизма» (В. Милашевский. Тогда, в Петрограде).
«В книжной графике – в частности, в искусстве обложки – Замирайло создал совершенно своеобразный стиль, отличающий его от всех других аналогичных произведений. Своеобразный шрифт его обложек (в основе „брусковый“, но с оригинальным удлинением литер и заострением некоторых деталей), применение крупных декоративных мотивов (в которых чаще всего встречаются такие элементы, как стилизованные пальметты, волнообразные линии и различные треугольники), удачное использование красочных сочетаний и, главное, умение найти иллюстративную „формулу“, выразительно передающую сюжетную сущность данной книги, – таковы основные особенности обложек Замирайло, автора которых всегда можно узнать с первого взгляда на книгу.
…В. Д. умел сильно любить и сильно ненавидеть. Насколько восторженно любил он Доре и Врубеля, настолько же яростно ненавидел он Канта и Шекспира. Одно время портрет Канта был у него приколот к стене около дверей, у самого пола. Когда кто-то спросил, зачем портрет помещен так низко, В. Д. ответил: „Чтобы удобнее было на него плевать“.
Шекспира он презирал за „неправдоподобные выдумки“ и обилие подлых людей в его драмах. Иногда, придя в гости, В. Д. еще в передней, не успев снять пальто, начинал возмущаться Шекспиром: „Нет, вы подумайте, какая ерунда встречается у этого якобы гениального драматурга“, – и приводил примеры ерунды. Особенно противен был ему Гамлет, этот „просто-напросто мерзавец“ (следовал рассказ о поступке Гамлета на пути в Англию), которого „почему-то считают таким благородным“. Многие ситуации в пьесах Шекспира казались В. Д. нелепой фантастикой. Когда ему указывали, что ведь и он сам – фантаст, В. Д. возражал: „Позвольте, какому-то Замирайло простительно фантазировать, но Шекспиру следовало бы воздержаться от нелепостей“.