Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.
Шрифт:
После этого неслыханного предательства она прогнала его и рассказывала, что через несколько недель встретила его случайно на улице. Я спросила: „Сознайтесь, сердце все-таки екнуло?“ Она окинула меня гордым взглядом и ответила: „Еку никакого, но впечатление потрясающее!“ У нас это осталось поговоркой.
Романы свои она называла „навертами“ и, когда ей нравился какой-нибудь мальчик, просила: „Навертите меня ему“. Все наверты начинались по одному шаблону: навертываемому посылалась городская телеграмма в сто слов и букет цветов со вложенными в него фотографическими карточками во всех ролях и позах» (Л. Брик. Пристрастные рассказы).
«Гельцер была человеком необыкновенно интересным, оригинальным и умным. До революции она царствовала в московском балете как общепризнанная единственная настоящая танцовщица, и при этом она была прекрасной актрисой, очень смелой в своих замыслах…Она достигала того, что эмоциональная окраска ее техники непостижимо менялась в каждой из ее ролей. Гельцер не раз говорила о том, что фуэте могут быть грозными, злыми, печальными, ласковыми и т. д. – в зависимости от сценической ситуации и музыкальной характеристики того или иного куска партии. Не случайно она была в постоянном общении с деятелями Художественного театра. Ни такой лирики, ни столь блестящего шика, ни такой техники в то время у других балерин не было. Ее сценический рисунок всегда был несколько подчеркнут, но таков был ее темперамент. Она умела достигать высочайшей точности и совершенства во всем, что она делала, и выступления других балерин в ее партиях не оставляли впечатления. Это заставляло говорить о том, что Гельцер не пускает молодежь на сцену. И хотя актерская ревность ей, конечно, была очень свойственна, но выдержать сопоставление с ней ее невольным соперницам было, как правило, не под силу» (П. Марков. Книга воспоминаний).
ГЕРАСИМОВ Михаил Прокофьевич
Поэт. Публикации в журналах и сборниках «Просвещение», «Вечера» (Париж), «Современная женщина» (Варшава), «Летопись», «Сборник пролетарских поэтов» (Пг., 1917). Стихотворный сборник «Вешние зовы» (Пг., 1917) был запрещен цензурой и не вышел. В 1920 возглавлял литературную группу «Кузница» (Москва).
«Михаил был очень высокого роста, атлетического сложения, с красивым лицом и умными глазами» (М. Ройзман. Все, что помню о Есенине).
«Герасимов – высокий, широкогрудый, красивый человек с неизменным румянцем на щеках. Его движения были спокойны и исполнены своеобразного грубоватого изящества, какое присуще тем сильным людям, какие могут „подковы гнуть“ или „пудовиком креститься“.
…Сын железнодорожного сторожа из-под Бугуруслана и крестьянки-мордовки, Герасимов мальчиком работал на стройке железной дороги.
В шестнадцать лет Герасимов уже вступил в социал-демократическую партию большевиков и через год угодил в тюрьму. Выйдя из тюрьмы, был на партийной работе, а потом, после провала в 1907 году, бежал через Финляндию за границу.
Однажды – в более поздние годы, на традиционной встрече писателей на „Никитинских субботниках“ – М. Герасимов рассказал мне свою жизнь, жизнь пролетария-эмигранта за границей. Где он только не побывал! Работал на доменных печах в Нанси, в шахтах Бельгии катал вагонетки, был забойщиком. Научившись немного по-французски, М. Герасимов из чернорабочего стал слесарем. Переехал в Париж, работал на автомобильном заводе „Рено“ – сначала слесарем, потом электромонтером. Нанимался кочегаром или масленщиком, плавал на судах по Средиземному морю, по Северному, по Атлантическому океану.
Все вынес могучий организм русского богатыря – и ночевки под мостами, и двенадцатичасовой рабочий день.
…После Октября М. Герасимов был председателем Совета военных депутатов, членом ВЦИКа, командующим фронтом. Потом все оставил ради поэзии» (К. Зелинский. На рубеже двух эпох).
«Это был высокий, статный человек, с гордо поставленной головой, с широкими, свободными движениями, сильный душевно и физически. Систематического образования он не получил, но много читал и разбирался в искусстве и литературе.
При большом добродушии, широте и открытости, была в нем и некоторая „твердокаменность“, которая и привела его на позиции Пролеткульта…
Но Герасимов знал литературу и мировое искусство лучше большинства своих товарищей по Пролеткульту, кругозор его был шире, интересы разнообразнее и богаче. За границей он часто посещал музеи. Память о Лувре была в нем неистребима, и образ леонардовской Джиоконды уживался в его поэзии с горнами, вагранками, трубами заводов.
Стихи Герасимова были сложнее и глубже стихов его товарищей, он искал некоего синтеза в космизме. Он считал, что революция требует гигантских всеобъемлющих образов, переосмысливания всей мировой культуры и преображения не только земли или тем более одной страны, а целой вселенной.
Каждый день рассматривался в аспекте мировой революции, которая при этом казалась уже на пороге» (Н. Павлович. Страницы памяти).
ГЕРДТ Павел (Павел-Фридрих) Андреевич
Артист балета, педагог. На сцене с 1858. В 1860–1916 в Мариинском театре. Роли: Конрад; Рудольф («Дева Дуная»), Оберон («Сон в летнюю ночь»), Абдерахман («Раймонда»), Синяя Борода («Синяя Борода» Шенка), Дамис («Испытания Дамиса»), Вакх («Времена года») и др. Первый исполнитель главных партий в балетах Чайковского: Дезире («Спящая красавица», 1890, балетм. М. Петипа), Принц Коклюш («Щелкунчик», 1892, балетм. Петипа и Иванов). Постановки: «Мнимые дриады» Пуньи (1899), «Жавотта» Сен-Санса (1902). В 1880–1904 преподавал в Петербургском театральном училище. Среди учеников – А. Павлова, Т. Карсавина, А. Ваганова, М. Фокин.
«Красивый, великолепно сложенный, грациозный, изящный, он никогда не был исключительным виртуозом. Я смутно его помню как танцора (был маленьким, когда он танцевал классику), но когда, уже будучи стариком, он танцевал небольшой кусочек в роли принца Дезире в „Спящей красавице“, он был принцем, каких не бывало в действительности, о каких можно лишь мечтать в сказке. Когда он танцевал мазурку в опере „Жизнь за царя“, это было красивее, шикарнее, раздольнее, чем самая настоящая мазурка самого лучшего польского танцора. Он был великолепным мимом. Исполняя самые разнообразные роли, всегда был хорош, всегда красив и убедителен в каждом созданном им характере. В преподавании он не был педантом, не очень держался правил, но когда сам „показывал“, всегда выходило изящно. Я не помню, чтобы кто-нибудь имел такую походку. Когда он шел, можно было получать удовольствие, глядя на его ноги. Можно было многому от него научиться, но надо было брать самому. Он не был педагог по природе, ни на чем не настаивал. У него надо было „уметь учиться“, чтобы извлечь всю возможную пользу от этого воплощения изящества» (М. Фокин. Против течения).
ГЕРЦЫК (наст. фам. Лубны-Герцык; в замужестве Жуковская) Аделаида Казимировна
Поэтесса, прозаик, переводчица, критик. Публикации в журналах и альманахах «Северные записки», «Альманах муз» (Пг., 1916), «Вечерний салон поэтов» (М., 1918) и др. Сборник «Стихотворения» (СПб., 1910). Сестра Е. Герцык. Друг М. Волошина, Н. Бердяева, Л. Шестова, М. Цветаевой.