Серьезные люди
Шрифт:
— Да я уж и сам чувствую, — очень неохотно сознался полковник. — «Заказуха» какая-то. А еще тут вот… — Он достал ключи от машины. — Плетнев просил последить, пока сидит. Может, вы заберете, Александр Борисович? Она во дворе у нас.
— Спасибо, но я на машине. А завтра кто-нибудь из наших товарищей подъедет, зайдет к вам, хорошо? За ночь-то с ней ничего не случится? А то ж я знаю оперов, вечная нехватка транспорта.
Полковник рассмеялся:
— Ну точно, уже подъезжали. Тогда желаю удачи… Он ничего не сказал, куда повезут, но, по моим прикидкам, либо «Петры», либо «Бутырки», ну и последний вариант — «Матроска». Двойное убийство — это ж не для «обезьянника» какого-нибудь.
— То-то и оно, — Турецкий усмехнулся, вспомнив подполковника Устинцева. — Учту. Всего хорошего, Илья Ильич…
Меркулову
Секретарши, естественно, не было, и после нескольких гудков трубку поднял сам Костя.
— Привет, это Саня.
— А! Здорово, чем порадуешь? Или хочешь огорчить?
— Скорее второе.
— Ну давай, — с унылым вздохом ответил Меркулов. — Я так и понял, когда услышал твой голос на городском телефоне. Что у вас там опять случилось? Кого арестовали?
— Так ты в курсе?
— С чего ты взял? Просто я уже знаю: твой звонок в такое время — это не приглашение, как в былые времена, отправиться в Сокольники, скажем, и выпить по кружечке пивка.
— А что, давай поедем, заодно поговорим, и я попытаюсь рассеять твою тоску по былым временам, — Турецкий засмеялся, но Меркулов продолжил тем же «тусклым» голосом:
— Да куда уж нам… мне… Говори, чего надо? Просить ведь собрался?
— Ага, Костя, припадаю к стопам, как говорится. Нынче Антона посадили за двойное убийство.
— Да что ты говоришь? — странно даже, что Костя не удивился, и Турецкий это немедленно отметил.
— Представь себе. Но тут есть предыстория. Вчера вечером этот господин, твой, кстати, крестник, — Саня намекнул, что именно Меркулов рекомендовал Плетнева в «Глорию», когда тот вышел после «психушки» из затяжного запоя и помог с установлением личности и захватом террориста, — вместе с другом Щербаком и двумя дамами не нашли ничего лучшего, как посетить вечером «забегаловку, именуемую рестораном „Султан“, в нашем районе. Там к их дамам, естественно, привязались торгующие и те, кто их „крышует“, наши братья меньшие из бывшего СССР. Завязалась драка. Ну, еще какие-то перипетии, короче, мальчики отправились отдыхать с девочками. Вполне логичное завершение несостоявшегося банкета, правильно?
— Пока да, — философски ответил Костя. — Ну, и?
— И тут господина Плетнева вынимают, в прямом смысле, из дамской кровати…
— Ну, Саня! — недовольно перебил Меркулов. — Это же твой товарищ!
— О том, что товарищ, — дальше. А пока двое ментов…
— Фу, Саня! Хоть ты…
— Нет уж, извини, — перебил его Турецкий, — именно менты, а не сотрудники правоохранительных органов, предъявляют Антону — ни много ни мало — постановление о его задержании за убийство двух представителей нацменьшинств с санкцией окружного прокурора, ну, нашего, Яснова, что ли… Убийцу увозят и запирают в «обезьяннике», прошу обратить особое внимание. Далее, рыдающая дама вынимает из постели уже меня, и мы мчимся в отделение. Ей они сказали: в одно, а отвезли в другое, это не важно. Нашли. Представь, я в своем старом мундирчике, но с большим достоинством, Петька Щеткин, как действительный представитель законной власти, ну и Филя. И мы разыгрываем небольшую «комедь», причем даже сам Самойленко не счел «стремным» для себя подыграть нам. И выяснили мы следующее: никаких убийств не было, заявление написали сгоряча, потому что, видишь ли, «аскарбились мальчики», когда им не дали женщин лапать. И тут же податель заявления на моих глазах написал начальнику отделения, что никаких убийств не было, а просто им так показалось. И теперь — еще короче. Установлена типичная фальсификация, целью которой было посадить именно Плетнева. Кто, за что, пока нам неизвестно. Плетнева мы, конечно, освобождаем, главный их мент, подполковник Устинцев, приносит «публичные» извинения, и все возвращается на круги своя. До утра. Потому что, когда утром наш кавалер покидает квартиру вместе с дамой, на них нападают двое с целью «замочить» на месте и мужчину и женщину… если им не удастся ее употребить по прямому назначению.
— Саня, ну когда ты откажешься от этого своего воровского жаргона? И зачем мне все твои подробности? Где Антон?
— Как где, сидит! Но ты дослушай эту леденящую душу сагу, она стоит того. Итак, покушение не удается, бандитов доставляют в агентство, допрашивают и передают Петьке в МУР. Конец первого акта. Занавес. Начинается второй акт. Антона приглашают, заметь, в «восемьдесят восьмое», на другом конце округа, где ему снова предъявляют постановление о задержании в связи с обвинением в убийстве опять двоих человек, но только не в Хамовническом, а в Краснопресненском районе. Антон там был, но вчера, а «замочили» сегодня, кровь еще была свежая. Ну, с алиби мы разберемся, как и с потерей им фиктивного удостоверения, по ко—торому его якобы и вычислили. Но лично меня, Костя, сильно беспокоит возня вокруг Антона. Кто-то его определенно хочет упрятать за решетку, подставляет по всем статьям. За ним и черная «восьмерка» бегает, которую никак не удается прижать: появляется и исчезает, будто сторожит. Вот, на основании этого удостоверения, обнаруженного возле трупа, и арестовали Антона. Куда увезли, неизвестно. По моим представлениям, если уж взялись упечь его, то могут кинуть к уголовникам, для пресса. Им не так-то просто будет, но — тем не менее. А начальник «восемьдесят восьмого» оказался моим знакомцем. Мы с ним вместе раскручивали дело, помнишь, на Неглинке? Зам премьера и его любовница — актрисулька из Латвии? Он сказал мне, что, по его мнению, никаких серьезных и веских оснований для задержания и устного предъявления обвинения в убийстве у «следака» не было.
— Господи! — воскликнул Меркулов. — Ну как ты можешь, Саня?! А ты сам…
— Не волнуйся зря, я никогда не путал «следака» со следователем. Но «взял» его, проявив при этом явное злорадство, сле… дователь из центральной окружной прокуратуры, некто Никишин. И оба постановления были подписаны этим… нет, не Ясновым, а Ясниковым, вспомнил: Георгий Авдеевич, что сидит на «Льва Толстого». Не понимаю, как же он так, запросто, подписывает ордера, не видя того, что это все — липа? Подстава? Ты можешь мне объяснить? Это у нас… пардон, у вас, уже в систему входит, что ли?
— Не надо горячиться, это — во-первых. А во-вторых, ты сам говоришь о подставах, так почему ты не считаешь, что и прокурора подставили недобросовестные сотрудники? Надо разобраться, на каком основании…
— Основание у них железное: двойное убийство в прошлом и осуждение на пятнадцать лет, замененное моими же стараниями на «психушку». Нет, тут я другое вижу: кому-то Антон жестко переехал дорогу. И этот «кто-то» из кожи лезет, чтобы отомстить, а для этой цели использует — теперь мы это отчетливо наблюдаем — продажных «ментов» и «следаков». А ты можешь ругаться, сколько хочешь. И количество этих оборотней, несмотря на усиленную борьбу с ними, объявленную еще на моей памяти, не снижается, а быстро увеличивается. Вот так, дорогой Константин Дмитриевич! Сформулировать теперь слезную мольбу?
— Не надо, — Костя вздохнул. — Попробую дозвониться… А ты попозже перезвони мне. Домой уже. Привет Ирине с этим… Васькой ее.
— Вот-вот, а я о чем? Твой крестник уже на Ирине верхом ездит! А я не «моги обижаться». Мы ж гуманисты, блин! Чужие дети всегда дороже своих собственных. И вот теперь я, вместо того чтобы лететь со своей, подчеркиваю, женой к Нинке, обязан думать, куда пристроить Ваську и как вызволить из каталажки его папашу! Поэтому у меня не просьба, а требование, господин заместитель генерального прокурора.
— Это сейчас не важно. В тебе говорит естественное раздражение, я тебя понимаю. Но ты… держи себя в руках. Между прочим, но это не для оглашения, я предложил генеральному восстановить тебя в должности. Разумеется, после вердикта врачебной комиссии. Но это, я думаю, ты пройдешь. Ты — как? Не сильно возражаешь, надеюсь? А то чего мундир-то таскать и вздрагивать от каждого милиционера? — Костя засмеялся.
— Так-то оно так, — усмехнулся и Турецкий, понимая, что его горячность в отношении Кости не очень уместна. — Я должен подумать, посоветоваться…