Серьезные люди
Шрифт:
— Что, забыли второпях? Ну конечно, вы ж ведь заранее знали, кто убийца. Еще до того, как зашли сюда, верно? — и на новое молчание ответил очередным вопросом: — Слушайте, а может, вам его, убийцу то есть, подсказали?
И снова Никишин почувствовал, что словно бы переигрывает его подозреваемый. Да и как ему отвечать-то на такие вопросы? Он еще с ума не сошел… Но вот Плетнев что-то знает, или пронюхал, однако не сознается, что ему известно, до определенного момента, а до тех пор будет камнем стоять на своем. Странно, и из камеры он вышел без единой царапины и совершенно спокойный.
Тем временем эксперт-криминалист, худощавый мужик, которого еще не встречал Антон, а он знал уже многих из Экспертно-криминалистического центра, поскольку приходилось и с ними вместе работать, «откатал» пальцы Плетнева, а затем занялся отпечатками.
Их было много, и принадлежали они, судя по нахмуренному лбу эксперта, нескольким людям. Очередная морока. Но «пальцы» Плетнева нашлись-таки. На дверной рукоятке. Ну правильно, а Антон и не отрицал, что был здесь. Он сам и дверь в эту комнату открывал, когда тащил братьев, находившихся в «отрубе», и связывал их спинами. Вон, кстати, и тот шнур, которым пользовался.
А Никишин не знал, радоваться ему или печалиться. С одной стороны, присутствие здесь Плетнева подтверждается, а с другой — он утверждает, что был здесь во вторник утром, но и убийство произошло тоже утром, да только в среду. И как выпутаться из этой ситуации?
— Плетнев прав, — раздался голос из прихожей.
Антон вздрогнул и заулыбался. Никишин вскинулся и уставился на дверь, а из прихожей появился Турецкий. Он приветливо кивнул Антону, сухо — Никишину и повернулся к эксперту.
— Привет, Сергей Романыч!
— А, Борисыч, рад видеть, — заулыбался хмурый криминалист. — Ты про «пальчики-то» имел в виду?
— Конечно. Вот их и надо пробить по картотеке. Следователь-то неопытный, ему еще учиться и учиться, а ты — старый волчара, мог бы и подсказать.
— А чего им подсказывать? Они ж все сами знают, — без всякого уважения сказал эксперт-криминалист, продолжая свою работу.
— Послушайте, вы кто такой? Что вы здесь делаете? Кто вас пропустил сюда?! — возмущенно закричал следователь. — Охрана!
— Не кричите, — морщась, остановил его движением руки Турецкий. — И не волнуйтесь так сильно. Меркулов нынче согласовал с Ясниковым, что я подъеду на ваш эксперимент, чтоб ускорить процесс. А то вы «зациклились» на одной, очень удобной вам версии и спите на ней. А время идет. Можете позвонить и узнать. А я — Турецкий Александр Борисович.
— Я слышал о вас, — холодно процедил Никишин. — Но это обстоятельство все равно не дает вам права вмешиваться в процесс моих следственных действий! Извольте оставить помещение!
— Романыч, а, каков? — Турецкий ухмыльнулся и кивнул на следователя. — Гордыня, по-моему, считается одним из тяжких грехов, да?
— Точно, — ухмыльнулся и криминалист, которому не нравились «действия» этого следователя.
— Можете позвонить Георгию Авдеевичу, он подтвердит. А я прибыл сюда не мешать вам, а помочь, по мере сил и возможностей.
— Вы бы обеими руками хватались за эту помощь, господин Никишин, а не гундели одно и то же, — в грубоватой манере заметил Плетнев.
Это замечание — да еще с чей стороны! — вызвало у следователя бурю эмоций, но, к счастью, он успел сдержать себя.
— Ну, и в чем же, по вашему мнению, должна заключаться ваша помощь?
— В том, в первую очередь, чтобы разъяснить вам ситуацию, в которой, как я понял, вы совершенно не разбираетесь. — Турецкий сделал паузу, глядя, как наливается кровью лицо Никишина.
— Если мой арест не продиктован был следователю заинтересованными лицами, — усмехаясь, вставил Плетнев.
— Вот-вот, и я о том же: или, напротив, очень хорошо разбираетесь, поскольку выдвинули только одну, удобную вам версию, да и ту — шаткую, которую я разрушу в течение одной минуты, понимаете? Выну из папки, — он покачал перед следователем своей черной папкой на молнии, служившей ему бог знает сколько лет и ставшей отчасти даже притчей среди знакомых юристов, — один документ, прочитав который, вы поймете, что дальше разрабатывать вашу версию бессмысленно. Если не глупо, извините.
— Да как вы!.. — начал Никишин, но Турецкий с треском раскрыл молнию, достал лист исписанной бумаги и поднял над головой. — Так дать? Или будете продолжать стоять на своем? Смотрите, я ведь могу и вашему прокурору это передать, но тогда вам придется с ним разговаривать. И в другом тоне. Ну?
— Слушайте, что за дискуссии вы здесь устраиваете? По какому праву? Вы сами работали когда-то в прокуратуре и должны прекрасно знать о правах и обязанностях следователя, а я…
— Не надо представляться, я знаю, кто вы. Младший советник юстиции. А я — государственный советник третьего класса.
— Бывший! — язвительно заметил Никишин.
— Вы будете сильно смеяться, как говорят в Одессе, но вчера вечером, после разговора с вашим прокурором, Меркулов в буквальном смысле отругал меня за то, что я никак не приму решение вернуться в Генеральную и занять прежнюю должность первого помощника генерального прокурора. Вы понимаете, что если я соглашусь, то немедленно вызову вас к себе и поставлю по стойке смирно, и наш разговор будет не таким мягким, как у вас с вашим прокурором? Прочитайте лучше документ, — и Турецкий, не сходя с места, протянул Никишину копию рапорта Плетнева об утере документа. И пришлось следователю смирить свою гордость, шагнуть навстречу и взять лист с рапортом. Ух, как он сверкнул глазами!
Турецкий скосил глаза на Плетнева и подмигнул левым глазом. Антон спрятал скользнувшую по губам улыбку.
А Никишин нарочито медленно, чтобы просто затянуть время и обдумать собственное решение, усиленно делал вид, что изучает важный документ. Хотя ему сразу, с первых строк, стало ясно, что его версия рухнула окончательно.
— А почему вы на допросе ничего не сказали мне об этом, гражданин Плетнев? — не получалась строгость, но Никишин пытался «сохранить лицо».
— Вы ошибаетесь, я сказал, только вы не обратили никакого внимания, увлеченные собственной версией.