Сергей Сергеевич Аверинцев

Аверинцев Сергей Сергеевич

27.7.1994. Мне часто снится Аверинцев. Демоническое (по Гёте) может встретить себе преградой только демоническое. Он мрачно определяет меня, философ, хайдеггерианец; гедонист, по Ренате. Она на редколлегии «Новой Европы» Витторио Страды, говорил вчера Шрейдер, называла первым главным врагом воинствующий гедонизм. Т.е. мазохизм? вычислил Шрейдер. Велика ли обида Аве­ринцева на то, что у кого-то нет достаточного служения его делу. Если он сам свернул свое дело на околоцерковное, то почему все должны иметь к этому понимание. — Минимальное соприкоснове­ние мне необходимо, и я вчера Аверинцеву позвонил. Наташа и он потом, которому взять трубку сама Наташа же и предложила, живо спрашивали, как было в Париже. Они думают о загранице, в октябре снова надолго уезжают, явно желая того, явно боясь сырости и каш­ля. Ах

болезни душат, давят его. Я очень боюсь, что он стал зависим. Ион тоже заманен прелестью академического мира (хотя бы по отцу). — Сон. Мы с Аверинцевым в городе, начало Тверской, я рас­сказываю ему, как в старину сюда ездили, чинно, из школы в кафе. Он входит в кафе, передо мной дверь закрывают. Он одновременно как свой и как звезда.

23.9.1994. Аверинцев делает человеку на самом деле подарок сво­им непринятием его.

10.10.1994. Презентация книги Седаковой. Аверинцев предсказу­емым образом болен и не выбирается из Переделкина. — Она прочи­тала «Землю», ему посвященную.

29.10.1994. Седакова была у Аверинцева, он как ребенок рад оть-

405

езду в Женеву, эта страна ему в тягость, он боится осенней сырости и холода. Он скорее рад поступлению Вани на математический. Он говорил мельком обо мне хорошо, скорее всего спутав «Язык фи­лософии» с тем текстом, который он посмотрел у меня в темноте в машине с Ириной Ивановной.

1995 -1996

29.1.1995. Аверинцев читал на пробу в Вене и был предпочтен Успенскому. Ему тяжело готовить 15 страниц каждый раз — это там обязательно — дважды в неделю.

19.6.1995. Сигов, Аверинцев, Хоружий, Седакова в Париже, гото­вятся к завтрашней встрече с Иоанном-Павлом И.

3.7.1995. В 13.00 20 июня Седакова, Аверинцев, Хоружий, Костя Сигов у папы, там Патрик Делобье, один кардинал, поляк простой священник духовник папы. Аверинцев говорит об общей ситуации, делит всех на фундаменталистов и либералов (новых консервато­ров?), недоволен теми и другими, рад что в Москве он либерал, на Западе фундаменталист; «я не пророк», настаивает он, «не только не большой, но и не малый, ни даже самый малый из малых про­роков», чем вызывает смешливые перемигивания папы и Седаковой, сидящих рядом: «Не Аввакум, что ли», опасливо спросил папа. Он успокаивал слишком горячившегося и слишком глобального Аве­ринцева. — За столом папа спросил, почему Пушкин так не любил поляков. Аверинцев сказал, что к Польше у Пушкина амбивалент­ное отношение. «А ты что скажешь?» обратился папа к Седаковой. «Простое и плохое», сказала она. «Он только очень любил польских женщин».

5.9.1995. Кафедра. Аверинцев очень располневший, подавший­ся со своим ростом в сторону Лосева (ему дают лекарство с таким эффектом), долго говорил о том, что ученость, школа не прижились в русском православии, доктор теологии не имеет статуса, киевская «могилянская» академия была создана уже для спора с польскими католиками.

2.7.1996. Седакова, Аверинцев, Сигов, Хоружий сегодня у ста­ренького папы.

15.7.1996. Вчера разговор с Наташей Аверинцевой. Нет покоя,

406

нет оседлости. Ваня, 17 лет, высокий, 1.84, взрослый, после опера­ции живет у знакомых в Швейцарии и смотрит места; Маша, ей уже 20, перешла на 5 курс филологии и не завела себе мальчика. Наташа говорит о кошках, их много, они рожают, болеют, убегают, умирают, приходят, их возят к ветеринарам.

1998 - 2004

12.1.1998. «Конец света близок», надпись на гаражах. Универси­тет. Профессор академик Аверинцев читает лекцию, его речь о том, как Евангелия не вписываются в жанр античной биографии. Он вы­глядит благополучным, гладкое розовое лицо, как Лосев на кафедре, полноватый, разумный. Спокойный. Выдержать этот ровный тон и так много знать. У него живое удивление перед отличием Евангелия от всего принятого у греков и догадка, под впечатлением смешения языков у еврейских авторов, не совсем академическая, как он сказал, пришедшая в больнице, что сам Христос вставлял греческое слово Параклит, и может быть не только одно это, в своей речи. Но в целом Аверинцеву не нравится идея переводного Нового Завета; скорее всего, он все-таки был написан сразу как есть.

20.11.1998. Вена, в университете на кафедре Аверинцева Седакова читает «Путешествие в Тарту». Вначале кратко Аверинцев, об emet: аминь, верность, правдивость как истина; не истина, а правдивость; Божья истина до небес как отношение Бога к Человеку. Есть пра­вовая сторона, iustitia, Gerechtigkeit, tsedek, но emet — это верность Божия. Tsedek как правда приближается к милости. Справедливо и милостиво одновременно то, к чему обязан goel, тот член общины, на котором по очереди лежит обязанность, допустим, выкупать попавших в рабство, или тот, кто обязан обеспечить, чтобы жена умершего родственника не осталась вдовой. Значение родственника здесь приближается к «делающему добро», как в корне kind, который в немецком значит ребенок, а в английском добрый. — В разговорах потом Аверинцев заметил, что Иосиф Бродский сам не очень следу­ет своему правилу поэта: ничего не уметь, никогда не полагаться на мастерство, начинать каждый раз заново. Потому он и напоминает себе это, согласился я.

4.3.2001. Аверинцев в письме к Ольге Александровне Седаковой упрекает меня за то, что в «Нашем положении» я делаю смесь из наших

407

 современных отношений с исламским миром и обстоятельств паламитского движения 14 века, которые подаю кроме того односторонне, но как бы уже окончательно оцененными.

15.8.2001. Трезвые голоса в печати, Аверинцев, Гаспаров, Седа­кова.

16.8.2002. Читал долго Аверинцева. Так чисто. Но отстраненно. Нет сырого прикосновения, туц. Человек при громадной машине памяти, которую он хранит и обслуживает, и библиотеке, в которую входит ещё и ранняя от родителей привычка быть при ней. Много отдано обороне, в какой-то линии всё. Благочестие Плутарха и слож­ные договоры на подступах к себе: от ограниченности здесь, а она от рано принятого решения остаться в покое. Он, именно он повернул, увлек establishment за собой? Почему бы нет. Он знает в себе притяга­тельную силу и любит, культивирует ее. Соловьевский юмор.

14.5.2003. Аверинцев поехал в Рим на папскую комиссию и, может быть, как-то поддержать заболевшего Дмитрия Вячеславо­вича и у него там инфаркт. Он был 7 дней в коме, и О.А.С. не знает, восстановится ли он тем же человеком. Он не мог приехать в Минск и прислал туда 3.3.2003 текст на вручение ей там звания доктора бо­гословских наук. — Болеет о .Димитрий. Он спросил О.А.С., что там, Аверинцев перешел в католичество? Я сказал ей, что ответил бы: Аверинцев нет, но вот я... Она смеялась. Люди спешат. Можно услы­шать, что Аверинцев уже принял австрийское гражданство.

23.6.2003. Совершенно исключено быть фамильярным с Зализ­няком. С О.А.С. С Аверинцевым. С О. собственно тоже.

16.8.2003. Зализняк. Вспоминаю Аверинцева в храме Передел­кина с диким сумасшедшим взглядом (он прислушивался, на каком языке говорят). Это один (toute pensee) бьющийся ум, и он встречает кору; допустим земную. Ток (свет) возвращается к себе. Он не мо­жет пробить вещество иначе как жизнью, жизнь ничем другим как мыслью. Её богатая, играющая природа захватит много; мало ли что встречает и должна поднять мысль.

11.11.2003. «Благовещение» Аверинцева в «Новом мире», 1990. Длинно так, словно он не чувствует вовсе, что сидит на искусственных

408

приемах. Среди конечно богословской выверенности. — О.А. С. рассказывает: он приехал на ученый совет в Риме и сел закинув голову назад молча. Его так и не спросили ни слова, очнувшись только в конце, это может быть через 100 минут. Итальянские вра­чи сказали, что если бы 20-30 минут раньше, инфаркт не перешел бы в кому. Почему он сам не сказал: «Господа, мне плохо». Грузное большое тело ровно сидит откинувшись. Сейчас он никого не узнает кроме может быть Натальи Петровны. Улучшения ожидают не ско­ро, месяцы или... — Пять лет назад я его видел в Вене, среди своих. Памятливость, спокойствие, безусловно компетентный профессор. Несколько тихих студентов. Волшебная О.А.С. читает «Путешествие в Тарту». Потом мое странное немецкое говорение. Он слушал и только молчал.