Сероводород

Пичугин Валентин

– Сколько?! – Генка не смог скрыть своего удивления. Он полагал, что его гостеприимной хозяйке «достаточно» лет, но, чтобы такой почтенный возраст, и представить не мог. – Ну, вы даёте.

Они вышли на улицу. Старушка замешкалась у двери, пытаясь накинуть замок на дверной пробой. Подморозило. Но даже студёный вечер по-прежнему не смог развеять удушливый кисло-горький запах, витавший в воздухе.

– Чем тут у вас всё время пахнет? – поморщился Геннадий, когда женщина вышла за калитку.

– Прошли времена,

когда городские приезжали в Каменные Ключи, чтобы воздухом нашим надышаться. А лет десять назад приехали какие-то оглоеды на заброшенную базу, сделали там ремонт и стали варить своё зелье. Только, что они варят и для чего, никто толком не знает. Догадки разные были. Покойный Арсений сильно с ними воевал, но всё без толку. Слышала, приезжали к нему молодцы, после этого он немного утих. Всё утверждал, что газом нас травят. Сероводород называется. Что, мол, через небольшое время будут дети рождаться с двумя головами и тремя ногами, существовать будут недолго, и не жить, а только мучить своих родителей.

«Вот так поворот, – Генка даже приостановился. – Может клубок-то с этой базы разматывать надо?»

Анастасия Ивановна ушла вперёд, и он не понимал, как она ориентируется в темноте, поскольку единственный уличный фонарь едва брезжил в отдалении, не освещая дорогу, а, скорее, слепя и мешая идти. Они возвращались назад, туда, откуда Генка начал свой поход по Каменным Ключам. Вскоре старушка свернула налево, и по узкой тропинке между двумя покосившимися изгородями они вышли на край посёлка.

– Здесь же никто не живёт, – озабоченно воскликнул он, озирая серую унылую поляну и рощу из редких голых деревьев.

– Мы уже пришли, – откликнулась его провожатая, когда они наткнулись на высокий серый забор, увитый пожухлыми плетьми «девичьего» винограда и укрытый такими же серыми и унылыми сумерками позднего ноябрьского вечера.

– А я-то думаю, кто ко мне на ночь глядя, – раздалось неожиданно из-за изгороди. – Здорово, Настасья! С кем это ты?

Ворота распахнулись и появился старик лет семидесяти. У его ног неподвижно стояла рослая собака и внимательно изучала незваных гостей.

– Верный, ты меня не узнал? – баба Настя откинула край телогрейки и достала из кармана кофты свёрток. Пёс завилял хвостом и подошёл поближе, оглянувшись на хозяина.

– Можно, – старик согласно кивнул, разрешая принять угощение.

– Игнат Степаныч, приюти человека на недельку пожить. А если ему понравится, то может и подольше.

Геннадий поздоровался и представился:

– Нет, мне на семь дней. На работу надо возвращаться.

Старик протянул руку:

– Не могу пока сказать, приятно или нет. Надо приглядеться. Проходи в дом. Верный, проводи, а я с Настасьей потолкую.

– Нет, я Анастасию Ивановну назад должен проводить. Теперь дорогу знаю, не заблужусь.

– А вот это

по-нашему, – старик снова протянул ладонь для рукопожатия. – Теперь с полным правом говорю «очень приятно». Верный, пойди вместе с ними и возвращайтесь. Ужинать будем.

Собака, забежав вперёд, уверенно повела их к посёлку.

– Вы меня до проулка сопроводите и возвращайтесь. Дальше я сама потихоньку докондыхляю.

– Так вы говорите, что Арсений Филиппович воевал с хозяевами базы? А как он это делал? – Генка решил вернуться к прерванному разговору.

– Знамо как. В районный «брехунок» писал, на сходах выступал. Доводы приводил научные и эти, как их …, аргументы, вот! Как-то кино показал, таблички разные. Я слепая, издали ничего не разглядела, но шуму в клубе было много. Только с них, как с гуся вода, всё нипочём. Да и не ходит руководство базы на эти собрания. Кстати, начальника этой «вонючки» из местных назначили, воспитанник Сенькин, больно хорошо в химии разбирался. Вот какая оказия: учитель с учеником столкнулись на одной жёрдочке.

– Не помните, как зовут начальника? – встрепенулся Геннадий. Они подходили к переулку, и Верный, словно подслушав их уговор, остановился, прядя ушами и принюхиваясь к скверному запаху.

– Как же не помнить? Помню. Он по весне мне подарки привозил и цветы, – она тихонечко засмеялась. – Всех старух в деревне, которым за восемьдесят, уважил к женскому дню. Мне, беззубой, прибор достался, сухари сушить. А цветы так и стоят в вазе.

– Искусственные что ли?

– Зачем, искусственные? Были живые, потом высохли. Жёлтенькие с белым, не помню, как называются, но аромат приятный, долго свежестью пахли.

– Почему вы всё время про деревню говорите, у вас же посёлок городского типа? – поинтересовался Генка и приостановился.

Снова зазвенел колокольчик бабушкиного смеха:

– Деревня и есть. Посёлком-то назвали, когда база образовалась, да два дома трёхэтажных для рабочих построили. Только от этого названия одни неприятности: пособие фельдшерице уменьшили и учителей обидели, мол, не положена за сельскую местность доплата. Чудно, деревня-то никуда не делась.

– Спасибо, баба Настя. Может мы вас дальше проводим?

– Нет, сынок! Тут дорога прямая, – возразила она и направилась к дому. – Приходи днями, я тебя затирухой накормлю.

Он проводил её взглядом и, спохватившись, крикнул вслед:

– Вы не сказали, как начальника базы зовут?

– Витька Мордасов, – послышалось издали. А потом ещё что-то неразборчиво, но Генка не расслышал, поспешив за псом вернуться назад.

Ветер стих, вязкая тишина приближающейся ночи изредка прерывалась дальним лаем собак и гулом мотора на противоположной окраине села, словно какой-то неутомимый и невидимый глазу акын исполнял свою заунывную песню.