Серпантин. Сборник рассказов
Шрифт:
На работе надо мной весь день смеялись – и над доверчивыми таксистами смеялись. И посмеивались над Лёшей Козьминым, который после вчерашнего взял отгул.
– В горы ушел, – шутили коллеги.
Голова болела весь день, несмотря на аспирин, крепкий чай и смешной массажер, который стоял на тумбочке в углу рядом с калейдоскопом и раритетным «тетрисом» – тумбочка была данью уважения прогрессивным столичным офисам, в которых есть и столы для пинг-понга, и игровые приставки, и каюты для тихого часа.
В конце дня приехал Женя, обновил антивирус, исцелил мышку шефа от
Ямы не было. И машин у дороги не было. Даже моего таксиста не было. На месте ямы маячил темный круг свежего зернистого, комочками, асфальта.
Стало понятно, что приезжали сотрудники дорожной службы, и просто засыпали удивительную яму. Не удивлюсь, если – не вычерпав из нее предварительно дождевую воду.
Почему-то было обидно – я недоумевал, как мой таксист мог такое допустить. Женя подбросил меня к дому, я едва успел перекусить и повалился спать – и спал до утра.
Через полгода наша юридическая контора закрылась – корпоративы доконали ее. Я устроился в суд – архивариусом – но бежал оттуда, едва отработав месяц. В конце концов, меня взяли в юридический отдел транспортной компании, где я и тружусь до сих пор, не поднимая головы от бумаг. Но, однако, на горизонте – если говорить образно, головы-то я не поднимаю – даже маячит какой-никакой карьерный рост.
На этом рассказ можно было бы и закончить – если бы не в меру примечательная встреча, произошедшая на прошлой неделе и послужившая, если разобраться, поводом для того, чтобы вообще, так сказать, «взяться за перо».
Во вторник к нам приходил устраиваться тот самый таксист. Сразу раскрою карты – его не взяли. Мы встретились в коридоре, у лестницы, и в миг узнали друг друга – хотя у него над губой раскинулись роскошные усы, а я постригся чуть ли не наголо, потому что начал понемногу лысеть. Я посетовал на то, что он позволил дорожникам засыпать городскую легенду, он сперва моргал удивленно, расспрашивал, что да как, а потом рассказал, что никаких дорожников не было, что утром, часов около одиннадцати, кто-то из таксистов заметил, что круг воды – яма, как вы помните, до краев была наполнена водой – как будто сужается. Рассказал, что обступили, стали спорить, что какой-то смельчак ткнул в воду палкой, и оказалось, что никакой ямы нет, а есть ровная круглая лужа – и сужается она потому, что попросту высыхает. Рассказал, что под лужей в итоге обнаружился кружок темного зернистого асфальта – и впрямь похожего на свежеположенный. Рассказал он мне все это с серьезным лицом, я все ждал, что он пообещает зуб – и он пообещал.
Возможно, именно поэтому я ему поверил.
Дым от костра
Мне снова снится, что я бегу по черной лопающейся земле.
У меня грузное неповоротливое тело, глаза залеплены, в руках я сжимаю длинную дергающуюся палку.
Сердце кувыркается в груди.
Стоит непрекращающийся низкий гул.
Вокруг вздымаются и застывают черные волны, плывут хороводами огни. Из лопающейся земли тянутся толстые паучьи лапы, похожие на черные бамбуковые стебли, бьют
Одна лапа дотягивается до моей ноги и с хрустом пробивает колено, вторая ныряет под лопатку, цепляется за ребра, как крюк.
Я открываю глаза и вижу, как от окна через комнату тянется прямоугольник света – взбирается на комод, выгибается, жмется в угол.
Я отворачиваюсь к стене. Сон ушел, но сердце еще долго будет ходить ходуном, и этот гул…
Понимаю, что гул никуда не исчез – более того, он сжался, взял новую ноту и теперь больше похож на рев.
Рев перфоратора.
За моим окном – стройка. Это ее прожектор застилает комнату белыми прямоугольниками. Днями напролет стройка стучит, гудит, визжит и шипит.
Но – ночью? Перфоратор – ночью?
Я сел на кровати. Робко тикают часы. Половина третьего.
В половину третьего – перфоратор?
Рев усилился, потом стал глуше.
Я встал, прошел на кухню, ударился коленом об угол стола. Выбрался на лоджию, открыл окно.
Надо мной возвышается серая коробка новостройки с сотней черных глазниц. Из-за коробки выглядывает тонкая рука крана. Надрываются три прожектора.
Рев смолк, потом возобновился.
Я повертел головой – не может быть, чтобы это мешало только мне. Сейчас начнут по одному загораться окна, соседи будут высовываться по пояс, кто-то выйдет из подъезда.
Эта стройка у всех поперек горла стоит. Мало того, что загородили реку, так еще и шумят.
Но – ночью?
Это уже верх наглости.
Никто, однако, не высовывается по пояс, и дверь подъезда не хлопает.
Я всмотрелся в черные глазницы. Не будут же они работать в темноте? Рев поплыл в сторону, словно перемещался с этажа на этаж.
Может, это и не перфоратор? Что тогда?
На седьмом этаже моргнула желтая лампа. Рев затих.
Все?
Я постоял, прислушиваясь. Ночь была звездная, теплая – с осенью в этом году повезло. От реки тянуло дымом – по вечерам дачники на том берегу жгут костры.
Залаяла собака, еще одна, по двору пробежала целая стая, наступила тишина.
Я закрыл окно, шагнул на кухню, выпил стакан воды, постоял немного, прислонившись к стене. Потом вернулся в комнату, растянулся на кровати, стал смотреть на светлый прямоугольник.
Едва стал засыпать, снова раздался рев – такой яростный, что я вздрогнул.
Меня затрясло от возмущения. Я вскочил и принялся одеваться, ругаясь вслух. Выбежал в коридор, сунул босые ноги в ботинки, хлопнул дверью и оказался в подъезде.
Пока ждал лифт, репетировал тираду.
Лифт полз с неохотой – точно только что проснулся. В кабине пахло табаком.
Когда я вышел из подъезда, во дворе стояла тишина. Новостройка смотрела равнодушно, над ней серебрились звезды.
Залаяли вдалеке собаки.
Я пересек двор, пробираясь между припаркованными машинами и уткнулся носом в наспех поставленный забор. Забор был хилый и зиял дырами – оторванные доски валялись тут же.
Я выбрал дыру пошире и полез внутрь.
Едва я оказался по эту сторону забора, меня оглушил рев. Мне стало не по себе.