Серые земли Эдема
Шрифт:
Он поглядел на меня, ухмыльнулся и замолк.
Я подошёл к стеклу, от которого сочился холод, и коснулся пальцами. В воздухе повисло пять туманных пятнышек, они быстро таяли.
— А перегородка зачем?
— Внутри атмосфера сильно разрежена, — объяснил Роман, переводя взгляд на заострённое голубое сияние. — Хорошо бы ещё меньшую плотность, как в высших слоях атмосферы, но на такую камеру денег нет.
— Бедная у нас наука, — машинально сказал я. Что-то завораживающее было в этой призрачной голубизне среди темноты. И что-то тревожащее…
— Зато у американцев
— А это действительно можно использовать как оружие? — поинтересовался я. — Ну, кроме невидимости для самолётов…
— Вряд ли, — неохотно сказал Роман. — В отличие от меча из «Звёздных войн» этот ничего не рассечёт, плотность ионизированного газа слишком мала. Электронику действительно вырубает, но всего на несколько метров. А надо на сотни или тысячи километров. К тому же американцы переходят на оптоэлектронику, чтобы даже оружие ЭМИ на бортовые системы не действовало, а они бомбили, кого хотели.
Я пожал плечами:
— Будто они воевать с нами собираются.
— А то нет? У юсовцев одна цель — новый мировой порядок с Америкой во главе.
— Гм, — только и сказал я. Типично русская черта — вину за собственный бардак сваливать на других.
Роман щёлкнул выключателем, и голубое свечение стало не видно в желтоватом электрическом свете.
Помедлив, щёлкнул ещё.
Лёгкое содрогание пробежало по стенам лаборатории, и — или это мне только показалось? — свет разгорелся ярче.
Со странным выражением Роман поглядел на меня:
— Заметил что-нибудь?
— Что? — удивился я. Кот с требовательным мяуканьем стал тереться о мою ногу, и я добавил: — Ну и здоровый у вас котяра.
— И это тоже, — непонятно сказал Роман. — А насчёт света ничего не заметил?
— Вроде стал ярче, — вяло ответил я, стала одолевать усталость. — А что?
Роман вздохнул и сказал, будто про себя:
— Освещённость слегка падает, когда генератор включён. А когда выключаешь, соответственно увеличивается. Не очень заметно для глаз, но приборы регистрируют.
Я зевнул:
— Когда-нибудь назовут эффектом Славского. Когда во всём разберёшься и получишь Нобелевскую.
— А что? — хмыкнул Роман. — Это идея. Тут можно и Нобелевку отхватить. Вот с чего ты зеваешь?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Вроде выспался.
— А это всегда так, — ещё шире ухмыльнулся Роман. — Сначала происходит угнетение нервной системы, а потом активизация. То же и с другими биологическими процессами. Думаешь, отчего у нас кот такой здоровый? Всё время живёт в лаборатории, не выпускаем. И здоровеет не по дням, а по часам. Так что тут такие эффекты могут быть…
И в глазах Романа появилась мечтательность, словно представил, как ему вручают Нобелевку.
Я решил кое-что выяснить:
— По этой линии у вас какие-то коммерческие проекты?
— Да, — неохотно отозвался Роман. — Клима наладил сотрудничество с одним азиатским концерном. Мы сначала получили низкотемпературную плазму, с концентрацией ниже, чем создаёт ХААРП. Так вот, действие у неё оказалось прямо противоположным. Она улучшает прочностные характеристики материалов и вдобавок производит некий консервирующий эффект. Это ещё надо изучать, но практические выходы наклёвываются. Сейчас остальные лаборатории ведут плановые исследования, изучают воздействие ХААРПа, и только мы продолжаем эксперименты с низкотемпературной плазмой. Пытаемся построить установку помощнее. Но многое непонятно… — И Роман досадливо потёр лоб.
В этом состоянии творческого кризиса я его оставил и снова наведался в кабинет Климы. На этот раз там оказалась Лара, оглядела меня глазами-пуговками и быстро отпечатала на принтере несколько листков.
— Вот планы занятий, один для аспирантов, а другой для сотрудников. Подкорректируешь и дашь на подпись Клименту Ивановичу. Лекции будешь читать в актовом зале, а занятия с аспирантами вести в комнате возле библиотеки. Если нужной литературы не окажется, можешь выйти в Интернет и распечатать на принтере. Только имей в виду, что все соединения идут через прокси-сервер.
Отбарабанив это, она игриво улыбнулась, так что я даже не обиделся на очередное «ты». Видимо, переняла манеру общения у Климы.
Остаток дня провёл, дорабатывая планы, подбирая литературу и общаясь с миром через прокси-сервер. Хотел отправить письмо Кире, но вспомнил, что у неё нет компьютера, а попытку выйти на мобильник зловредный прокси блокировал.
Мобильной связи не оказалось вообще, так что пришлось звонить из почтового отделения. Я сообщил, как доехал и устроился. Голос Киры звучал печально, да и мне к вечеру стало тоскливо…
Я сижу у окна: сереет корпус лаборатории, зеленью светятся окна. От стекла тянет холодом, я грею руки на батарее. В стылую тишину врывается крик — над розовыми перьями заката кружит стая птиц. Куда они собрались, может быть на далёкий юг? Я вспоминаю, как согревал своим телом холодные руки и ноги Киры, и как потом нам стало тепло. Почему мы не вместе?..
Время потянулось скучно. Только занятия разгоняли тоску: каждую неделю я читал лекции по истории социального и политического устройства России для сотрудников, а два раза в неделю проводил семинары по философии для будущих кандидатов наук. Заходил даже Роман, который кандидатскую защитил.
Как-то я рассказывал об иерархии бытия у греческого философа Плотина. Превыше всего он ставил непознаваемое Единое. Поскольку природа Единого творит все вещи, оно само не есть что либо из них. Единое переполняется самим собою и изливается в Ум, а тот творит Душу. Душа производит все живые существа, вдыхая в них жизнь. Без Души мир «не более как мёртвый труп, земля и вода, или даже нечто худшее — тёмная бездна вещества и небытие, — нечто такое, чего ужасаются даже боги». [5]
5
«Эннеады» V, цит. по А.С.Богомолов. «Античная философия». — М.: Изд-во Московского университете, 1985, с. 327–328