Серый кардинал
Шрифт:
— И на том спасибо, — буркнул Клюев. — Расскажи нам, как ты оказался таким ловким.
— Что значит «оказался»? Я всегда был гораздо ловчее тебя, Клюев. И сообразительнее. И смышленее.
— Да уж...
— Что за «да уж»? Ты, начальник, нахал, — заявил Ненашев. — Вас повязали, как слабых детей, а я сумел уйти по балконам. Как только я грохот услышал, да рожи в масках узрел, так сразу через перила и нырнул вниз...
— Если бы мы с Николаичем тех козлов не остановили, нырнул бы ты!
— И надолго вы их остановили? — ехидненько поинтересовался Ненашев.
— Да уж, наверное, на достаточное время.
— Достаточное — для чего?
— Для, того, чтобы ты успел перевалиться через перила. Ноги-то у тебя кривоватые и короткие.
— На свои погляди. Так вот, я не только ноги успел перенести через перила, я еще повис на своих слабых ручонках и спрыгнул на нижний балкон. То ли там дома никого не оказалось, то ли меня просто не заметили. А что я сделал потом?
— Да что тебе делать-то оставалось? На газовую трубу с балкона перебрался, а с нее в палисадник нашей бабки Степановны спрыгнул.
— Три «ха-ха», начальник. Это ты так поступил бы. И попался бы в лапы этим архаровцам. Они-то наверняка побежали вокруг дома, чтобы посмотреть, куда этот шустрый мальчонка подевался, что с балкона сиганул. Нет, я мудр и осмотрителен, я в панику не ударяюсь в критических ситуациях, как некоторые. — Ненашев подмигнул. — Я затаился. Лег на балконе поближе к стеночке, слушаю, как они вас там наверху мутузят, как ты, Евгений, очень жалобно кричишь, как внизу кто-то протопал — сюда-туда, туда-сюда. Естественно, паника у них — ай, убег, убег, гад! Но слишком долго залеживаться мне тоже нельзя было — не ждать же, когда они в квартире, которая под твоей находится, дверь тоже выломают. Я очень спокойно перебрался на упомянутую тобой газовую трубу, потом столь же спокойно спрыгнул в палисадник этой вашей... Мелентьевны...
— Степановны.
— Ну да. Ущерб небольшой нанес, крыжовника куст примял.
— Ты его наверняка сломал, бездарь. Тоже, каскадер хренов. С полутора метров как следует спрыгнуть не можешь.
— Я был слегка выпивши, — потупился Ненашев. — Но уж потом я осторожно снял носки, сунул их в карман и, как ни в чем не бывало, удалился на приличное расстояние от места трагических событий, пронаблюдав, как вас, болезных, загрузили в транспорт, и стал размышлять.
— И о чем же ты размышлял?
— Прежде всего о том, что обувка моя в твоей квартире осталась. Очень жаль мне обувки было. Вернуться бы надо, да боязно. Вдруг, думаю, змеи засаду устроили? Подумал-подумал, да и потопал босиком.
— И как же на тебя окружающие смотрели? — поинтересовался Клюев.
— А мне, знаешь ли, как-то до лампочки было, как на меня кто смотрел,— пожал плечами Ненашев. — У одного очень уважаемого мной писателя есть упоминание о том, как какой-то человек заметил, что у писателя, значит, шнурок на ботинке развязался, и сказал ему об этом, а он ему ответил: «А вам какое дело?»
— Ты просто забыл фамилию писателя. Гашек, — настоятельно произнес Клюев.
— Не все же такие памятливые, как ты. Тебя вон и по головке были, а ты еще все про писателей помнишь. Если ты сейчас же не напоишь меня кофеем, я не расскажу тебе продолжение.
— Ладно, напою, рассказывай.
— Ах, он мне одолжение делает! «Ладно, напою.» Сначала покажи, где этот кофей у тебя, изверг рода человеческого. А-а, ничего, сойдет. Банка пустая? — Ненашев открыл банку. — Не очень чтобы фонтан — «Майсор кофе». Но для такого нищеброда, как ты, вполне сносно.
Клюев очень спокойно слушал, как куражится и изгаляется их спаситель. Ненашев зажег газ, поставил чайник на огонь и спросил:
— А сахар у тебя есть?
— Есть.
— Покажи.
Клюев показал. Бирюков не выдержал и расхохотался: уж слишком натурально изображал Ненашев этакого скаредного мужичонку.
— Костя, спросил он, — как ты нас разыскал? Это только в историях Эдгара Аллана По или Конан Дойла посылают мальчишку за экипажем, мальчишка вспрыгивает на зяпятки, а при подъезде к узилищу незаметно спрыгивает и бежит изо всех ног назад, чтобы рассказать друзьям схваченных, где находятся последние, и получить соверен.
— Верно, Николаич, за «воронком» не побегаешь. Но тут, понимаешь ли, все дело опять-таки в аналитическом складе мышления... Чего уставился, начальник? — это уже относилось к Клюеву. — Лучше бы умыться пошел, раз дал себя так разукрасить. Да, Николаич, — продолжил он, теперь уже совершенно игнорируя присутствие Клюева, который не сводил с него насмешливого взгляда. — Я присел на скамеечку и подумал, куда вас могли повезти. В областной следственный изолятор, или, как выражается народ, в тюрьму? Ни в коем случае. Изолятор переполнен, и потом туда же таких важных птиц, как вы, сразу не возят. Повезти вас могли в горотдел — опять-таки вследствие вашей важности, не всяких преступничков ведь ОМОН вяжет. Там бы вас большим начальникам показали, порадовали бы их. Но там, насколько я понимаю, не шибко большой резон вас держать, чтобы потом перевозить в райотдел, где вами и должны заняться впритык. Следовательно, только в райотдел. В какой? Да того самого района, в котором квартира гражданина Клюева, невесть в чем подозреваемого, находится. Я, правда, только приблизительно помнил, где райотдел располагается, но впоследствии я довольно легко его нашел. Ближе к вечеру я остановил мужчину в автомобиле. Будь, говорю, другом, помоги! Теще плохо, «скорую» вызвали, а ты сам знаешь, сколько времени ту «скорую» теперь ждать приходится. Теща астматичка, приступ у нее, лекарства, зараза, кончились. Ну, вру почем зря. Главное, убедительно вру: видишь, босым из дома выскочил, голова кругом пошла, загибается теща. Вон к тому дому, ко второму подъезду, показываю, все оплачу, говорю, никаких денег не пожалею. Он поглядел: и в самом деле человек в отчаянном положении, вон, даже босым выскочил, очень, видать растерялся, последнее готов отдать. Почему же не подзаработать? Жадность, как известно, фраеров губит. Только он мне дверцу распахнул, я на сиденье прыг, ножичек перочинный к горлу — раз! Мне, говорю, терять нечего. Живо башку срежу, если рыпнешься. Заставил, короче, на набережную спуститься, там место безлюдное, высадил его, кроссовки у него позаимствовал, а потом отъехал подальше, переждал некоторое время и за вами двинул. Самое главное, «тачку» надо было так поставить, чтобы ее никто не угнал, Сейчас «профи» в пять минут на запчасти разобрать могут. Жалко мужика, он, возможно, на трудовые сбережения «Жигули» купил, вы же видели — старье уже. Ну, поставил я машину в укромное место и начал гужеваться вокруг райотдела, под окнами шасть, как ревнивый муж, который притворился, будто в командировку уехал, а сам домой втихаря вернулся. Думал-думал, как вас вызволить, ничего не надумал, кроме взлома. В аптеку сгонял, на последние деньги лейкопластырь купил, во дворе какую-то монтировку нашел — если решетку вдруг пришлось бы выворачивать. Слава Богу, решетки не оказалось. Дальнейшее, как в подобных случаях выражаются, вам известно. Без ложной скромности скажу, сработал я чисто. Нанес, правда, телесные повреждения работнику милиции при исполнении им служебных обязанностей, зато грабеж и угон автомобиля теперь на меня уже не «повесят».
— Не боись, — сказал Клюев. — По закону поглощения статья за угон тебе совсем детской покажется рядом с тем же нападением на работника милиции, а еще преднамеренным убийством.
— Во, брат, как... А разве я кого-то еще и убил?
— Кого-то. Петракова ты «завалил» больше месяца назад. Может быть, в одиночку, может быть, в сообщничестве с другими.
— Иди ты!
— Иди и ты, как, помнится, сказал Иисус Агасферу. Шьют нам очень пакостное дело. Что они там еще подверстали, кроме убийства Петракова, не знаю, но то, что мы — организованная преступная группа в их представлении, это верняк. «Наседкой» кто-то из нашей группы оказался, вот что. Остается только удивляться проницательности Николаича, ведь он мне о своем подозрении насчет «наседки» еще когда говорил... Когда, кстати, ты говорил мне?
— В ночь с двадцать второго на двадцать третье апреля сего года, — устало, словно в десятый раз реплику на репетиции, произнес Бирюков. — Но, в принципе, я совсем по другому поводу это высказывал, предположение это.
— Не знаю, Николаич, не знаю... Мы в обращении с генерал-лейтенантом — теперь уже в отставке — Павленко допустили одну оплошность. Знаете, какую, мужики? Помните, я говорил вам о том, что Влад Рогунов упоминал о каком-то мужчине, который на даче Павленко был? Голос он его слышал, а самого не видел. Он на Павленко якобы кричал, Павленко — на него. Мы Павленко о чем угодно с пристрастием расспрашивали, а вот об этом влиятельном незнакомце как-то спросить не удосужились.