Серый кардинал
Шрифт:
«Во что-то мы влипли», — спокойно и вроде бы безучастно констатировал Бирюков, увидев, что Клюева тоже держат несколько человек в черных масках и темной форме. У Клюева была сильно рассечена бровь, кровь заливала скулу и щеку.
Но Кости Ненашева не было видно. Бирюков почувствовал непонятное облегчение — словно он сам освободился, а не был скручен.
Человек с телекамерой приблизился и теперь направлял объектив прямо в лицо Бирюкова. Бирюков врезал ему в пах кин-гери правой ногой, и камера нырнула куда-то вбок и вниз. Сзади Бирюкова сильно ударили по голове, сразу стало горячо на затылке. «Кровь, — спокойно подумал он, — а могли бы и пристрелить, псы».
Потом его поволокли в прихожую, далее — в открытую дверь, вниз по лестнице. Мелькнуло испуганное лицо какой-то толстой старухи: очки в роговой оправе, седые волосы.
«Падлы, в носках вывели, туфли в прихожей так и остались!» — Бирюкова этот факт взбесил и одновременно немного встревожил. Но он тут же заставил себя не растрачивать эмоции попусту, не тратить сил.
Его затолкали в машину, въехавшую задом на тротуар — словно пасть черная раскрытая. Бирюков шагнул по инерции, получил под дых, почти никак на удар не среагировал, хотя удар был нанесен достаточно умело, и упал на сиденье. В следующий момент рядом свалился Клюев, прокомментировав данное событие:
— Вывели болезного, руки ему за спину и с размаху кинули в «черный воронок». Не дрейфь, у нас пока все благополучно складывается, — последние слова он произнес шепотом, приблизив губы к уху Бирюкова.
Захлопнулась дверь, и микроавтобус покатил, на удивление ровно, без тряски и без толчков. Бирюков сразу вспомнил события, вроде бы стершиеся уже в памяти: приходилось ему лет пятнадцать назад трястись в милицейском «газике», когда везли в отделение. Незабываемые минуты — иначе и сказать нельзя.
Ехали недолго, торможение было резким, Клюев опять навалился на Бирюкова и быстро сказал:
— Ерунда, скорее всего в райотдел «ментовки» привезли.
Их споро вытащили из микроавтобуса и потащили ко входу в здание. Бирюков краем глаза успел заметить: 15-е отделение милиции. Вводили их в здание со двора, не с улицы. Коридор, лампы дневного света, стены окрашены масляной краской, казенные запахи.
Комнатка, в которую их бросили, больше всего подходила под определение «кутузки» — маленькое зарешеченное окошко высоко под потолком, под одной стеной пол приподнят сантиметров на тридцать-сорок, образуя подиум. Здесь, очевидно; проводят ночи задержанные.
— Да, Николаич, нам повезло, мы в обычном райотделе, — сказал Клюев, едва в двери с «глазком» проскрипел ключ. — Запомни, здесь нас не могут держать больше трех суток, даже если и «подтасуют», под какое-то ранее возбужденное уголовное дело. Дольше нас могут держать в двух случаях: если прокурор сочтет собранные против нас сведения достаточными для того, чтобы мы превратились в подследственных, или если нас запишут в «административно арестованные», то есть, в «декабристы», «суточники». Но для того и другого им нужен, как минимум, остаток сегодняшнего дня и ночь. Так что поживем покуда в неизвестности.
— Костя молодец, — сказал Бирюков. — Куда-то он исчез.
— Будем надеяться, что исчез, — шепотом произнес Клюев, — на балконе стоял, повезло ему. А нас скоро должны начать вытаскивать на допрос, время идет, семьдесят два часа остается.
Он оказался прав, не прошло и четверти часа, как загремел ключ в замке, появился милиционер и сказал:
— Бирюков кто?
Бирюков поднялся с импровизированных нар.
— На выход, — милиционер произнес это таким тоном, словно предупреждал: всякие расспросы и вообще разговоры со стороны задержанного абсолютно исключаются.
Бирюков вышел в коридор, здесь оказался еще один милиционер, который легонько подтолкнул его в спину и скомандовал:
— Вперед!
По сравнению с омоновцами это обращение вообще можно было считать вежливым.
Его отвели в комнату, где стоял письменный стол, стул привинченный к полу прямо перед ним, вешалка. Самая заурядная комната. За столом сидел мужчина лет тридцати с небольшим, в рубашке с расстегнутым воротом и ослабленным узлом галстука, его пиджак висел на спине стула. Мужчина кивком велел конвоиру Бирюкова выйти, так же, кивком указал на стул и начал допрос:
— Имя, фамилия, отчество?
— Бирюков Валерий Николаевич.
— Год рождения.
— Одна тысяча девятьсот пятьдесят третий...
Почти бездумно перечисляя свои анкетные данные, Бирюков попытался осмыслить свое положение. Да, аховым его назвать пока что нельзя, тут Клюев прав...
— Где вы были шестнадцатого апреля этого года? — этот вопрос заставил Бирюкова словно бы очнуться.
— Естественно, я не помню этого, — ответил он. — Сегодня ведь уже двадцать шестое мая.
Услужливая память несколько некстати подбросила анекдот: «Где вы были двадцатого января этого года? — Не помню. — А двадцатого марта? — Здесь, у вас, отвечал на вопрос, что я делал двадцатого января этого года».
— Что же, — усмехнулся следователь, — могу вам напомнить. Шестнадцатого апреля этого года вы находились у дачного поселка Южный.
— Южный?
— Ну да, он так называется. И вы были там не один. С вами был Клюев Евгений Федорович и еще несколько человек.
«Ага, вот оно что! Женька тогда еще рассказывал про вызов к Широкову. Неужели опять эта тягомотина начинается?
— Да, я там был вместе с Клюевым и еще несколькими... своими знакомыми. Но я не могу со всей определенностью сказать, что это было шестнадцатого апреля.
Из-за елей хлопочут двустволки —
Там охотники прячутся в тень, —
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.
В. Высоцкий
1