Серый мир
Шрифт:
— О, а я думала, он уже Богу душу отдал, а он еще и говорит, — удивилась целительница. — Ладно, тащи его в баню, там, на топчане, и положишь. Разденешь его, а я за водой и травами схожу.
Мы с Митяем в обнимку доковыляли до маленькой баньки, он открыл дверь, и я повалился на топчан в предбаннике. С меня сняли разгрузочный жилет, куртку, свитер и ботинки, штаны и рубашку Митяй разрезал ножом. Процесс раздевания выпил из меня последние силы, и я провалился в темный омут беспамятства.
В себя я пришел от резкой боли в груди, чувство было такое,
— Дайте воды!
— Ну вот, а ты говорила, что он умрет! А он вон — живее всех живых, — судя по голосу, это Митяй. — На, попей!
Я судорожно отхлебнул пару глотков холодной воды, тут же меня скрутил новый приступ боли, и меня стошнило, только на этот раз — водой.
— Нельзя ему сейчас пить, — раздался из темноты скрипучий голос знахарки. — И жить ему осталось всего ничего, до утра не дотянет.
— Добрая ты, бабуля, как я погляжу, — прохрипел я. — А чего это вы в темноте, керосин экономите?
— Видишь, у него зрение уже пропало, верно тебе говорю — и пары часов не протянет, — поставила свой диагноз бабка.
— Неужто ничего нельзя сделать? — взволнованно спросил Митяй. — Может, Клавдию Петровну позвать?
— Ой, тоже мне нашел целительницу, — недовольно пробурчала вредная старуха. — Да она еще под стол пешком ходила, когда я уже людей врачевала!
— А прошлой зимой, когда болотники подрали патруль, она же им помогла! — продолжал гнуть свое Митяй. — А ты сказала, что они не жильцы! Выходила же она их! Так, может, и этого спасет.
— Во-первых, тебе какой с этого прок? Деньги ты и так все его заберешь. — До чего голос-то у бабки противный. — Во-вторых, горе у неё: сына её старшего на каторгу отправляют, не до лечения ей сейчас. Когда проклятия и порчи снимаешь, душа должна быть чистая и спокойная, а у неё сейчас спокойствия еще долго не будет, Васька-то, её старшой, любимым сыном был. Он же точная копия мужа её погибшего. Хоть я и не люблю Клавку, но все равно жалко мне её.
— Что, не получилось Ваську от каторги отмазать? Эх, хороший парняга был — знатный кузнец, — сокрушался Митяй.
— А как тут отмажешь, если он двух мужиков до смерти забил, — продолжала скрипеть старуха. — Если бы еще кого-то из наших, а так прихвостни торгашеские. А с ними атаману ссориться не с руки. С кем он потом дела торговые вести будет?
— А куда хоть Ваську-то сошлют? — спросил Митяй. — Может, по дороге сбежит?
— Слухи ходят, что в Драконьи горы, на рудники, — ответила бабка. — Оттуда не сбегают, каторжан всех клеймят.
— Да-а, конец Ваське, Драконьи горы — это верная смерть, — грустно произнес Митяй.
— Зови эту Петровну, разговор у меня к ней будет, — прохрипел я из последних сил.
— Дурак ты, человек, сказано тебе: не в деньгах дело, — усмехнулась бабка. — Для таких дел настрой нужен.
— Веди её, я вместо сына её, Васьки, на каторгу поеду, — устало произнес я и опять потерял сознание.
В себя я пришел от того, что кто-то щупает мою грудь, пальцы были тонкие, но нажимали они очень сильно.
— Очень сильная порча на нем, удивительно, как до сих пор жив. Хотя по тому, какая у него дыра в энергетике, нет ничего удивительного — весь негатив уходил, а ему достались только излишки, но все равно с таким проклятьем дольше часа не живут. — Голос был очень мягким. — Открывай глаза, я же вижу, что ты уже пришел в себя.
— А толку открывать глаза, если я ослеп, — грустно произнес я, но веки все равно поднял, резкая вспышка света ударила по глазам. Зрение ко мне вернулось, это хорошо, да что там, это просто замечательно, я с детства очень сильно боялся ослепнуть.
— Это правда, что хочешь заменить моего сына в тюрьме и отправиться вместо него на каторгу? — произнес чей-то мелодичный, слегка хрипловатый голос. — Зачем тебе это? Драконьи горы — это верная смерть, пускай не сразу, но с Драконьих рудников еще никто не возвращался живым. Никогда!
— Это я и без вас знаю! — зло огрызнулся я. — Вы мне лучше скажите, меня излечить можно? А то тут некоторые особо вредные бабульки утверждают, что не доживу я до утра! Если это так, то наш дальнейший разговор теряет всякий смысл!
— Нет, ты посмотри на него, одной ногой уже в могиле, а еще и торгуется! — Узнаю скрипучий голос Митиной бабки. — Ты его, Клавка, не лечи, он всяко тебя обманет, у него же на лбу написано, что он врун и шельмец!
— Нет, баба Нюра, этот не обманет, — уверенно произнес грудной голос. — Ведь не обманешь, а, горец?
Вот, блин, как она догадалась, что я принадлежу к клану Гор? Оставлять свидетелей за спиной опасно, но что делать, без их помощи мне верная смерть. Да-а, задача!
— Вы, тетенька, ошибаетесь, я к жителям гор отношения не имею, — попытался отвертеться я. — Вы меня с кем-то перепутали.
— Хорошо, если я ошиблась, то тебе ничего не стоит принести клятву на крови во имя здравия Горной Княжны, — с издевкой в голосе произнесла целительница. — Ведь так?
Клятва на крови — это не просто так, этого обета нарушать нельзя, и не потому, что совесть замучает. Нет, совесть здесь ни при чем: нарушивший клятву умрет в страшных муках. Весь фокус в том, что во время принесения подобной клятвы ты как бы связываешь воедино слова обета и свою внутреннюю энергетику, которая в свою очередь зависит от клана, к которому ты принадлежишь. Подобная клятва приносится в присутствии мага или чародея. В общем, подловила меня эта Клавдия Петровна, и дело тут даже не в клятве, мне все равно надо в Драконьи горы, так что клятву я не нарушу, дело в том, что магичка легко определила мою клановую принадлежность, а если она смогла, то и другие смогут.