Серый мир
Шрифт:
— Клятву я принесу, — повернув голову и посмотрев ей в глаза, уверенно произнес я. — А вы? Вы меня излечите?
— Скажу честно — попробую. Случай у тебя непростой, я такой порчи еще не видела. Я не понимаю, почему ты еще жив. Митяя я уже послала, он принесет все необходимое, твоих денег и автоматов едва хватит на все нужные для лечения ингредиенты.
— Проще было дать ему умереть, — проскрипел старушечий голос в углу.
— И вам, бабуля, долгих лет жизни и крепкого здоровья, — не остался в долгу я.
На улице прогромыхали чьи-то шаги, и в баньку ввалился медведь, вернее, мужчина огромных размеров, банька, и без того маленькая, сразу показалось еще меньше.
— Клавдия, тебе кто давал право распоряжаться общинными запасами стратегического значения? — пробасил великан.
— Петр, ты не забыл, что это лично мои камни и травы? — сухо ответила целительница.
— Ну и что, что нашла их ты, но тратить их на чужака я не дам! — Великан, коротко размахнувшись, влепил кулаком в бревенчатую стену бани. Стены содрогнулись, как будто в них попал снаряд.
— Эй, поосторожней! — запричитала старуха. — Ты, бугай окаянный, еще мне баню развали. Размахался своими кулачищами.
— Этот чужак, как ты выразился, может спасти моего сына, заменив его собой на каторге, — парировала Клавдия. — Или ты хочешь сказать, что мой сын — тоже чужак?
— Не хочу я такого сказать. Чего ты начинаешь? Сын твой не чужак, это и ежу понятно. Помощь, может, какая нужна? — явно смутился великан.
— Все, что нужно, у меня есть, все зависит от того, переживет он эту ночь или нет, — сказала Клавдия. — Вон баба Нюра мне поможет. А ты, Петр, иди, не надо тебе на это смотреть.
Большой человек Петр вышел, а на пороге возник Митяй с большой холщовой сумкой в руках, он подошел к столику и начал выкладывать на стол все, что было в сумке. Клавдия начала рисовать мелом на полу какие-то символы.
— Митя, запомни: когда мы закончим, баньку придется сжечь, — громко, так чтобы услышала и баба Нюра, сказала Клавдия. — А сейчас иди, запарь травы.
— Как это баньку сжечь? — удивленно ахнула вредная старуха, — Клавка, ты с ума сошла, не дам баню жечь!
— Баб Нюра, успокойся, сын вернется, он тебе новую баню поставит, лучше старой, так что ты еще и в выигрыше останешься, — устало произнесла Клавдия. — Все, хватит говорить, пора начинать!
Все, что дальше со мной происходило, я помню урывками и очень смутно. Вначале мое тело стащили на пол и расположили его в центре рисунка, нарисованного мелом на полу. Клавдия взяла у меня из вены кровь и с помощью этого же шприца полила линии рисунка моей кровью, потом я потерял сознание. В те моменты, когда сознание возвращалось ко мне, мне казалось, что мое тело стало невесомым. Нет, не так, тело осталось лежать на полу, а я парил над ним, как воздушный змей парит в потоке восходящего горячего воздуха, так и мое сознание парило в потоке энергии, которая наполняла внутреннее пространство старой бани. Хотелось взмыть выше, лететь быстрее, а не парить на одном месте, но что-то меня держало, как воздушного змея держат за натянутую бечевку, так и мне что-то мешало оторваться от моего тела и взмыть в потоках восходящей энергии. Но даже этот небольшой полет давал ощущение свободы. Безграничной свободы, как будто я стал частью чего-то огромного и светлого, все вдруг встало на свои места. Я понял, что должен делать и для чего существую. Мне нужно только одно — ощущать стремительную силу потока, быть частью его. Пусть хоть маленькой частичкой, пусть такой медленной и неуклюжей, но лететь, стремиться вперед, быть частью целого. Поток вдруг как-то резко, рывком, стал быстрее, а я поднялся еще выше, почти под
Яркая вспышка — и темнота. Нет больше потока. Боли тоже нет. Есть только темнота и пустота. Я всегда знал, что у пустоты обязательно чёрный цвет. Чёрный-чёрный. Чернее ничего быть не может. В этой пустоте я окончательно и растворился. Я перестал быть собой. Я сам стал пустотой. Я умер.
Когда я открыл глаза, то вначале даже не понял, что передо мною. Как будто я смотрю на кусок дерева через увеличительное стекло: вот видны древесные волокна, а вон там, с краю этой деревяшки, видны следы пребывания древоточца, все было настолько крупным, что казалось, что кто-то просто увеличил обычную деревянную доску в сотни раз. Я попытался пошевелить рукой, мне хотелось пощупать то, что я вижу, может, я просто сплю и это сон. Резкая боль в руке заставила меня сморщиться, а когда я опять посмотрел перед собой, то видение прошло. Я лежал на кровати, и надо мной был обычный дощатый потолок, который есть в любом крестьянском доме. В целом, я чувствовал себя нормально, присутствовала общая слабость, но голова была ясная, и особо ничего не болело, только рука сильно затекла и пульсировала, оттого что я ей начал шевелить, по жилам побежала кровь.
Нашел в себе силы и поднялся с кровати. Но не стал слезать на пол, а наоборот, встал на кровать и начал внимательно рассматривать доски потолка. Так и есть, вот ярко выраженные древесные волокна, а вот и дырочки от жуков-древоточцев. Интересная у меня галлюцинация только что была?! Я смог рассмотреть миллиметровую дырочку на расстоянии в пару метров, да еще и в темном помещении. Попытался пару раз сфокусировать зрение, но ничего не получилось, сверхзрение не возвращалось.
— Что, ищешь крюк, на котором повесишься? — раздался скрипучий голос бабы Нюры.
— До чего вы, бабушка, добрый человек, прям мать Тереза, — огрызнулся я. — Долго я в отключке провалялся?
— Нет, кто тебе даст в отключке валяться? Клавдии надо сына вызволять. Она все сделает, чтобы тебя сегодня к вечеру в Краснознаменск доставили. Завтра утром её сына отправят по этапу.
— К вечеру так к вечеру! Мне бы с вашим старостой поговорить, ну или кто у вас тут самый главный в вашей деревеньке?
— Здоровый такой бугай. Ты его видел. Петром кличут, — ответила вредная старуха. — Он у нас и староста, и воевода, и завхоз. Во дворе стоит, ждет, когда ты проснешься. Поговорить с тобой хочет насчет сына Клавдии. А ты и вправду вместо него на каторгу поедешь? Зачем тебе это?
— Я так понимаю, что долг у меня теперь перед матерью этого вашего каторжанина, — усмехнулся я. — А долги надо отдавать. Если бы вы меня не исцелили, то, скорее всего, я бы уже разлагался. Правильно?
— Так-то оно так, но я так понимаю, что тебе самому надо было в Драконьи горы, — прищурилась бабка, глядя на меня. — А тут так удобно все получилось: и в горы попадешь, и от порчи смертельной тебя излечили.
— А с чего это вы, бабушка, решили, что мне нужны Драконьи горы? А? — настороженно спросил я. — Добром за добро решил отплатить. Грех с души снять. А вы меня в чем-то лихом подозреваете!