Съешьте сердце кита
Шрифт:
Мы возвращались из клуба, где проходило шумное собрание в связи с тем, что завод в середине сентября уже выполнил годовой план выработки продукции. Директор сказал особо прочувствованные слова о студентах, самоотверженно, не жалея ни времени, ни сил, трудившихся на путине. Поэтому у Сони настроение было приподнятое — приятно, когда хвалят. А к тому же сегодня впервые за всю путину объявили выходной день — точнее даже, выходной вечер. Благо не поступала рыба. В клубе накурили, сгустилась над головами перхучая облачность, протуберанцами разгорался и опадал накал лампочек, волосы вставали дыбом — студенты пели со сцены про бухенвальдский набат… А потом некая фифа
— Убежим, — сказала Соня, — хватит, пожалуй. А то я начну свистеть. А потом еще — у нас ведь выходной вечер!
…Под щелястым штакетником сидел пьяный парень, мыча что-то невразумительное.
— Ага! — сказал я мрачно. — Есть все-таки жизнь на Марсе! Нет, здешние ребята и впрямь юмористы… А говорили, что на острове сухой закон, пить нечего.
— Нечего, — заверила меня Соня. — Разве морскую воду. Но свинья всегда лужу найдет.
Вечерняя улица шелестела голосами, этак неторопливо проплывали парочки, парочки, преимущественно девушка с девушкой, и девушка девушке сообщала:
— …Думала-думала я, что сотворить с этим капроновым платьем, уже и на барахолку ходила, и туда, и сюда…
А следом — вкрадчиво-поучающий голос парня:
— …Или ты отдаешь себя, допустим, любви, или ученой степени. Тут все зависит, куда ты поворачиваешь…
И опять девушки — наверное, студентки:
— …Не разделяю твоего беспокойства. Ну, шут с ним в конце концов, с этим Виктором. К подобным историям нужно относиться мудрее. Знаешь, как гласит третья заповедь корана: «Все будет так, как должно быть, даже если будет по-другому».
— Метафизика, — прозвучал суровый ответ. — А тут, Симка, знаешь, — как ножом по живому…
Подобные разговоры в сумерках, когда почти не видно лиц и уже проклевываются желтыми цыплятами первые звезды, сотканы из немыслимых днем откровений и ерунды, из недомолвок и томительных полуслов-полушелестов, они не имеют обычных для них трезвых значений — в них есть что-то от поэзии, от хмельного питья, даже если это про барахолку.
А где-то на горизонте еще дотлевала на корню полоска шафрана. Он был приглушен и мил понимающему сердцу, как шепот любимой.
И где-то стрекотала цикада — суматошный верещал кузнечик. Его трескучая песня становилась все напористей.
Я тронул руку Сони: не у нее ли в кулаке зажато это наваждение? Я бы ничуть не удивился.
Но стрекот донесся уже откуда-то издалека. Где-то стороной возвращалась от моря девушка с цикадой.
— И вообще, — вдруг остановилась Соня, — почему бы нам не прогуляться к морю? У нас уйма времени, выходной вечер, выходная ночь, а завтра я заступаю только в третью смену. Давайте пригласим девочек. Заодно уж я что-то накину на плечи, а то зябко.
Я согласился.
Вскоре подошли Муза, Вика, где-то разыскала Соня и Диану Стрелец — словом, подобралась постоянная, уже сдружившаяся в такого рода походах компания. .
К морю бежали наперегонки — разумеется, только Диана и Вика соревновались со мной. Что касается Вики, то она рвалась к спортивным игрищам, будто юноша-спартанец, только, увы, конечными результатами похвастать не могла. Ее показатели никуда не годились.
Она и теперь отстала, уступил из джентльменских соображений я — и Диана праздновала, кричала что-то суматошно и победно.
Сумеречно взблеснуло море. Оно тут было везде, и даже не море, а целый неразменный Тихий океан — пропасть грохочущей, переменчивой своей плотью, мерцающей фосфором, горькой солью воды.
Сегодня океан был спокоен, ничто в нем не грохотало и не содрогалось. В шелесте его волн чудилось что-то убаюкивающее. Выгиб зыби был высок и плавен, как вздох женской груди, шипучая пена прибоя казалась сцеженным молоком, и каменистая почва всасывала его без конца, днем и ночью, жадничая и спеша, и только этой пеной, этим молоком океана была жива и будет жива вечно.
Устав от прыжков с камня на камень, через клыкастые расщелины, мы присели передохнуть.
И притихли, глядя на рейд, на краболовы, усыпанные золотым пшеном огней, — будто город на воде вырос, — и каждая из девчонок думала о своем и каждая по-своему, но в общем-то одинаково, и мысли их, должно быть, текли сумбурно и неприхотливо, как вешняя вода в изменчивых руслах.
Вот живут же люди — наверное, думали они, — как в сказке живут на этом «Чеботнягине», а особенно на «Андрее Захарове», вот где романтика, живут же люди, все там «под орех», всюду блеск и чистота, салончики, на четверых рабочих — уже отдельная каюта, это не скопом в твиндеках, как на старых краболовах; при шести баллах уже не работают, не дай бог сезонная публика укачается, дурно будет себя чувствовать. И справедливо! Лучше отлежаться, чтобы вестибулярный аппарат не барахлил. А как там в космосе с болтанкой?..
Девушки явно завидовали тем, кто на краболовах, но точно так же они завидовали и тем, кто улетает в космос, и точно так же, по-житейски, рассудили бы, что, мол, живут же они там, в ракетах, ну прямо как боги живут — звезды всегда тысячеваттными лампами, никакого тумана, кроме легкой космической пыли, и варить ничего не нужно, высококалорийная кормежка из тюбиков (из тюбиков!), и нечего опасаться монтеров из-за кирпичной плитки, в которой спираль бугрится змеей.
А где-то сзади на сейнерах, что стояли в тихой бухте (говорят, в незапамятные времена она была кратером вулкана, но кто может знать это точно, кроме ученых?), крутили пластинки, и радиола чуть слышно доносила сюда будоражащие слова: «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы…» И здорово было, что на острове тоже, если разобраться, будто на крошечной планете, все понятно и все неизведанно, и вечер такой проникновенный, и мерцающий океан, от дыхания которого солью спекаются губы, и эта бухта, даже не бухта, оказывается, а кратер древнего вулкана, залитый водою, и рейд в россыпи золотого пшена. Здорово было, что все это получало множество смыслов, разногранность звучания.
— Ну что ж, — сказала Муза, — двинем домой?
— Наверно, пора, — согласилась и Соня, вставая.
Дина по-девчоночьи захныкала:
— Посидим еще, ну, пожалуйста, я очень прошу… Тут черт знает о чем только не мечтается. Это от волн, которые шумят. И от этих громадных краболовов, наверно. Их, наверно, и не качает вовсе.
Ока догнала нас только у поселка. Здесь мы наткнулись на парочку живописных девчонок, но особо выделялась маленькая и гибкая, одетая в тельняшку и брючки, с фотоаппаратом и мотком капронового репшнура на боку. Сзади невозможно было угадать, кто она, а по общим приметам и настрою одежды Соня безошибочно определила хотя бы ее «географическую» принадлежность.