Съешьте сердце кита
Шрифт:
Не имело смысла с ней больше спорить.
Я только взглянул ей в глаза напоследок.
Глаза у Жанны были подрисованы по-модному враскос, над ними испуганно трепетали тяжелые крашеные ресницы. («Уж полночь близится, а Германа все нет»…) В глазах набухал слезою испуг. Из-за «Германа»?.. Из-за чего?..
Уже на улице я невольно обернулся: белый флаг полотенца со скомканными драконами рвался на ветру из форточки, как вопль о пощаде.
Девушки выбежали на дорогу, основательно навьюченные авоськами с хлебом, консервированными баклажанами, сайрой, и, уж конечно, в пакетах у Сони покоилось до поры до времени изобилие сластей.
Я даже оторопел.
— Вы так отоварились, будто и впрямь собрались на край света!
— Мы любим поесть, — без обиняков заявила Муза.
Поход на мыс, именуемый Краем Света, затевался уже давно, хотя только сегодня после ряда перемещений по сменам девушки смогли собраться все вместе: Соня, Муза, Вика и длинноногая Динка.
Я не видел Дины еще с той первой встречи, когда она спрашивала у меня, не увлекаюсь ли я «рыжими лисами». Сегодня она хохотала громче всех, дурашливо подпрыгивала, бежала с кем-то наперегонки, обследовала каждый ручей — есть ли в нем форель, бесстрашно лезла в колючие малинники — есть ли еще ягоды…
Динка оказалась особой суматошной, непоседливой — словом, егозой и попрыгуньей.
Муза выразилась коротко и точно, как это она обычно умела:
— У нее экстерьер хорошей гончей. — Она что-то вспомнила, усмехнулась. — В прошлом году нас послали на уборку картошки в колхоз, там грязища такая, ну и Динка так увязла своими длинными ногами, что еле три мужика ее вытащили. Чуть было за тягачом не послали…
До Края Света через весь остров предстояло пройти километров восемь, поэтому девушки шли налегке, в одних купальниках, радуясь возможности хоть немного загореть и порезвиться.
Я все еще наблюдал за Динкой. Тело у нее было поджарое, сухое — для бега и прыжков. В сущности, и такие маленькие груди годились именно для бега — именно такие груди с шелковистым треском рвут всегда финишные ленточки.
Край Света увидели еще издали с возвышенности. Даль океана взблеснула цельновыпуклой линзой и заискрилась бликами. Над рифами вставали, истончаясь до прозрачности стекла, громадные валы. С размаху одолев невидимое препятствие, они рушились, растревоженно бурля пенной сутолочью. Сверкали брызги. И все это пронизывал свет почти нестерпимый, хотя, казалось бы, и неяркий.
Распахнув руки, Муза проговорила:
— Тишина такая, что хочется замереть и раствориться в ней.
— Нельзя, — отсоветовала Вика, и стекла ее очков строго блеснули. — Страна лишится первосортной укладчицы сайры. И это только на данном этапе. А в будущем — видного метеоролога… Нельзя поддаваться размагничивающим эмоциям.
За полчаса сбежали вниз, к воде, расположились на берегу кто где смог.
Ели здорово после купания — пошли и баклажаны, и сыр, и хлеб, и конфеты, и компот, в общем все припасы. И, кажется, Диана не насытилась. Ей бы косулю какую-нибудь, чтобы вгрызться в тугое мясо, или, на худой конец, пару рябчиков…
После еды она мотнулась туда-сюда, вправо по берегу, влево по берегу, нашла раковину морского гребешка, большую, как тарелка, притащила несъедобную водоросль, увлекла куда-то и Соню за собой.
— Ну и энергии у тебя, — сказала ей Муза добродушно. — Если бы ее всю да в мирных целях…
Вика стирала в ручье носки.
— Давайте, я и ваши постираю, — предложила она мне. Я было замялся, но Вика настояла: — Давайте, чего там, мне образование позволяет…
Вика не была студенткой. Она казалась проще, добрее своих подруг, хотя, пожалуй, была не меньше их начитанной, развитой. Поступить в техникум или вуз ей помешали семейные обстоятельства, болезнь отца, но она еще не теряла надежды…
Вика чем-то повторяла Соню и внешне и внутренне. Только Соня была ярче, активней, попросту злей. У Сони были убеждения. А Вика, наверное, не подозревала, есть у нее убеждения или нет. Она жила себе и жила: работала, стирала свое барахлишко (могла и чужое), запоем читала книжки, любила порезвиться, побродить в компании…
Муза между тем загорала, лежа на крупном шероховатом песке. Волосы ее разметались на подостланной газете.
— Красивые у вас волосы, Муза, — сказал я. — Цвета золота девяносто шестой пробы.
— Да, — согласилась она. — Наверно. Кстати, меня в прошлом году из-за них из техникума исключили. Точнее, из-за прически. Не понравилась нашей руководительнице моя прическа. Потом, правда, восстановили — и с преподавательницей этой я «по корешам», отлично знаю ее предмет, она, видите ли, этого не предполагала. Чтобы с такой прической — и такое знание какой-то занюханной химии. Да я эту химию в школе как семечки щелкала! Боже мой, мало ли на свете ханжей… Из-за них сколько приходится женщине воевать за свое право оставаться женщиной!
— А ведь правда, — отозвался я сочувственно. — Нам это не так видно, мужчинам…
— Ах, что там вообще вам видно, кроме самих себя! — с видом житейски усталого превосходства сказала Муза.
Нужно было собираться в обратный путь, потому что девушкам с пяти предстояло заступать на смену.
— Ну вот, побывали и на Краю Света, — удовлетворенно подытожила Динка. — Теперь отыскать бы еще резиденцию этого самого микадо — и тайн на острове для меня не останется. Да, правда, еще нужно взобраться на сопку четыреста двенадцать. Вика сморщила гримаску сожаления:
— Ай, не ходите на эту четыреста двенадцатую! — протянула она. — Там никакой романтики, одна только ипритка, что она с нашими бедными девочками сотворила, если бы вы посмотрели!
— А я все равно пойду туда, — упрямо сказала Динка. — Подумаешь, ипритка! Наверно, она не на всех одинаково действует. Это зависит — у.кого какой организм.
Лиана сумах ядовитый, или, как называли ее японцы, ипритная трава, — бич Южных Курил. С иприткой шутить не стоит. Она выделяет эфирные масла, обжигающие даже на расстоянии. Хорошо еще, если страдает только кожа, но иногда ожог вызывает и общее заболевание организма.