Съешьте сердце кита
Шрифт:
Я обрадовался, что нашел определение. Серебро и медь!
— Что-то ты поздно. Тебе же на работу, — пожурила подругу Муза.
— Драка была на танцах, — сообщила та, смеясь. — Драка-то диковинная! Объявили дамский вальс. И дамы должны были приглашать кавалеров. Вот одна пригласила, а другая, стоявшая рядом, что-то ей такое оказала по сему случаю не в дугу. И началась потасовка. Ну, парни обрадовались, крику было! «Браво, бис, повторить!» Пришлось разнимать. Не очень это почетная работа — разнимать дерущихся дур.
— А я вас не видел, — огорчился я. — Станцевали бы. Видел две пары, они танцевали что-то вроде рока, у одной пары это так слаженно получалось.
Соня кивнула и пригладила перед зеркальцем волосы.
— Это Жанна из нашего барака. А с ней один там самец-красавец. Танцует он замечательно, слов нет.
— Противный тип, — не утерпел я и тут же неожиданно для самого себя спросил: — Вы завтра днем свободны, девушки?
— Я — да. Муза днем работают. Вика, — не знаю, она сейчас на работе. А что?..
— Сходим на Матокутан — покупаемся, подзагорим немного. Лето ведь уходит. У меня впереди еще какой-нибудь крымский пляж, а у вас, увы… коридоры в техникуме.
— Я с удовольствием, — согласилась Соня и, держась за спинки смежных кроватей, легко вскинулась, поболтала в воздухе ногами. — Я такие прогулки люблю. Вообще люблю смотреть, как живет мир.
— Завидую вам, — вздохнула Муза. — Как-нибудь в другой раз и я увяжусь за вами — понаблюдать, как и чем живет мир.
Втайне я ликовал. Уже не стоило скрывать пе-РвД самим собою, что я скучал без Сони. Правда, я еще не пытался всерьез проанализировать свои чувства — и хорошо делал. Похоже, что тут анализ оказался бы ни к чему. Не тот, наверное, случай…
День выдался солнечный. Небо окрасилось в блёклые выполосканные тона. Разбросанные по сопкам елочки как бы споткнулись на полушаге, прислушиваясь к сморенному шепоту бамбукового подлеска.
Соня вышла из общежития легкая, как бабочка, даже казалось, что за спиной у нее вот-вот сверкнут и прострекочут прозрачно-перепончатые крылья. А вообще была она плотно сбитой, и впечатление ее как бы невесомости исходило от одежды: от пестро-зеленой ситцевой юбки колоколом, от белой блузки свободного покроя, от легких полукед.
— Девочки не пойдут: спят, устали. Ночью было много сайры, я уложила что-то около тысячи банок.
— Значит, и вы устали?
— Да, чуть-чуть, но это ерунда, я отосплюсь перед работой.
— Вот и хорошо, что мы пойдем одни, — подумал я. — Девочки, конечно, симпатичные, слов нет, но Соня… А что, собственно, Соня?»
В растерянности я отвернулся, чтобы она не видела моего лица.
Море от Матокутана, сколько хватал глаз, натуго было стянуто вроде бы варом, и непостижимым казалось, как из черно-смолистой его массы мог вырасти и вознестись изящный абрис Тяти, сотканный из солнечной пыли и брызг, нематериальный, как намек, впечатляющий, как пирамиды египетские…
Мы остановились у деревянного щита, выброшенного прибоем: на нем можно было удобно расположиться.
Уже лежа, Соня сказала с наивной многозначительностью :
— Говорят, сюда японский император когда-то приезжал отдыхать. На дачу. Микадо этот самый. Когда еще японцы здесь хозяйничали…
— Гм… Уж и микадо? — усомнился я. — Вроде он местечка потеплее в Японии не нашел.
— Может, он искал попрохладнее. А чем вам остров не нравится?
— Да мне-то нравится. Но я же не микадо.
Мы немного поплавали среди бурых и скользких камней, в шипящей пене. К низкой температуре можно было все же притерпеться.
Однако вылез я из воды довольно поспешно, сразу же вслед за Соней.
— Вы любите бутерброды со сливовым джемом?
— Люблю. Давайте мажьте.
На самом деле я не очень-то уважал сладкое.
— Я сладкоежка, — призналась Соня. — И ничего другого, никакой иной еды мне не нужно. Побольше джемов, побольше сгущенки.
На ее руке тикали водонепроницаемые часики: время бежало незаметно. Я позавидовал:
— Занятные у вас часики.
— Это подарок. Это когда я уезжала из Вильнюса, с завода «Эльфа» — знаете, магнитофонные приставки, разная такого рода продукция? — мне мои комсомолята подарили.
— Ваши?
— Я была комсоргом цеха. Вот они и подарили на память.
Я лежал рядом с ней, закинув руки за голову. Легкий загар покрывал ее кожу. Маленькими лупами посверкивали на коже прозрачные капли. Волосы были взлохмачены. Они всегда были слегка в беспорядке, и так даже шло ей, когда немного лохмами…
— Далеко же вас занесло от Вильнюса.
— Далеко, — согласилась Соня. — В общем это Целая история. Я ведь во Владивосток приехала без пропуска, сама по себе, как птица. А могла же поступить учиться в Москве, там у меня тетка, было бы, наверно, легче. Ну, а я во Владивосток, куда подальше… Приехала — и сразу в милицию попала, спасибо милиционеру, симпатичный дяденька, он в каком-то звании — ну, разобрался, помог… Назад не выслали. Вот… я и поступила с десятилеткой на третий курс гидрометтехникума.
Я исподтишка любовался ею. Она что-то говорила и говорила, и я впитывал каждое слово как-то бессознательно, улавливая их смысл заторможенно уже задним числом, наслаждаясь больше самой их мелодичностью, серебряно-медным звоном.
Соня щурила глаза. Между губ, чуть тронутых вчера химической помадой (оказывается, ее не так-то легко смыть), солнечно блестели крепкие подковки зубов.
— Отец помогает вам?
— Нет.
— Наверное, думает, вам достаточно?
Живо повернувшись на бок, она с досадой возразила :