Сесквоч
Шрифт:
Митикицкая действительно любила Фенберга, и так сильно, что она только что не рисовала в своем блокноте имя Фенберга, окруженное сердцами и стрелами. Им было хорошо вместе, когда они танцевали медленные танцы, спорили о фильмах, сплетничали. Элен сильно смягчила боль и резкость братьев Фенберга, и они льнули к ней, когда она была рядом. Митикицкой не хватало женского общества и Камали Молли, но она начинала привыкать к темпу жизни маленького Бэсин Вэли и его величию. Здесь она чувствовала себя умиротворенной, выполняя во дворе трудную, но честную работу, когда время и пространство, казалось, исчезали. Здесь все постигалось опытом, и Митикицкая не могла найти слова, чтобы объяснить Молли спокойствие, которое она нашла, когда чистила лошадь или чинила забор под дождем, или рубила дрова для камина. Нельзя было сказать, чтобы Митикицкая превратилась в деревенщину. В Бэсин Вэли существовал коммунальный театр, где местные любители потрясали публику, прижав тыльную часть руки на лбу, как приклеенную клеем «Велкро», и выкрикивая "Стела! Стела!", и, кроме того, имелся театр в Кугаре (Злючка Джо, который был учеником восьмого класса, играл главную роль в школьной постановке "Прощай, птичка"). Раз в две недели Фенберг настаивал на том, чтобы они красиво одевались и ужинали в парадной обстановке, даже если это был ужин при свечах на ранчо. Она с удивлением обнаружила, что у Фенберга был смокинг. У них была уйма общего, начиная с розыгрышей друг друга при установке полей на пишущей машинке и кончая тем, что оба могли всю ночь обниматься и просто смотреть друг другу в глаза.
Все было просто идеально.
И поэтому что-то должно было быть не так.
В глубине мозга Элен звучала тревога. Одно и то же. В течение трех месяцев, пока они любили друг друга, в этом присутствовало что-то немного странное, возможно, это ей только кажется, рассуждала она. Но… что-то происходило с Майклом. Он менялся. Удалялся. Чувство клаустрофобии.
Шторм лишь слегка окропил своим краем Бэсин Вэли. Основная его часть минует близлежащие горы, и он сбросит свой груз в миллионы галлонов дождевой воды на ничего не подозревающую пустыню на востоке.
Элен Митикицкая приготовилась уютно провести вечер дома. У нее было все необходимое для такого вечера: чай, подушки, печенье. Для полного счастья не хватало только толстого ленивого кота. Она устала. Действительно, Элен в последнее время плыла на валу эмоций, женских гормонов и всего такого прочего. Временами она чувствовала головокружение, иногда была в угнетенном состоянии. Она, в среднем, спала по двенадцать часов в сутки и просыпалась голодной.
В комнате играла легкая музыка, и капли дождя выстукивали усыпляющий ритм по металлической решетке.
Элен сидела на полу, оперевшись спиной о диван. Она читала дрянной роман с бесконечными полетами на самолетах, мрачным главным героем, направлявшимся на месть, несколькими нацистами и множеством респектабельных персонажей, напивавшихся сверх всякой меры в европейских ресторанах. Чтобы попасть в этот роман, женщина должна была по крайней мере обладать несколькими D-кубками. Там было много знойных "Я- люблю-тебя. — Ты-мне-нужен. — Неожиданно-они-отдавались. — Так,-так-и-так, — о-боже. Потом-они-курили. — Где-ты-спрятал-списки-западных-агентов-в-советской-России?" и сексуальных сцен.
Элен морщилась и продолжала читать.
Один эпизод Элен прочитала медленно, шевеля губами. Она отложила книгу и постаралась представить, как герой и героиня исполняют эту сексуальную акробатику. Элен сдалась перед их артистическими способностями. Она читала еще час и уж собиралась лечь спать, когда кто-то позвонил в дверь. И этот кто-то почти упал на ней.
— Хорошо, хорошо. Господи, я иду. Да?
— У меня болят пальцы. И ребра. И у меня, кажется, отшибли весь ум и коренной зуб.
Элен почти задохнулась, но быстро взяла себя в руки. Это был Фенберг. У него была порезана левая щека, рубашка разорвана у воротника, и под ней виднелась еще одна рана. Он стоял под мелким дождем, в свете тусклой дверной лампы. От разгоряченного тела и взъерошенных волос шел пар. В этот день судьба отвернулась от него.
— Извините за беспокойство, но не позволите ли хоть пару минут поспать у вас на полу? — спросил Фенберг. Под глазом у него темнел синяк.
Элен ласково погладила Фенберга. Он смешно застонал и осторожно отстранил ее. У него болели ребра и душа, и он был очень, очень зол.
— Митикицкая.
— Что?
— Пожалейте меня. Мне очень плохо, — сказал Фенберг.
— Ох, милый…
Элен осторожно обработала раны Фенберга, но, как бывает на ранней стадии отношений, когда двое не могут жить друг без друга, Митикицкая и Фенберг почувствовали непреодолимое влечение. Но в эту ночь что-то было не так. Майк не был прежним Майком. Элен, которая, как всегда, была начеку в поиске тревожных знаков, реальных или воображаемых, заметила, что на этот раз не было обычной нежности и заботливости, о которых Фенберг никогда не забывал. Фенберг был сама усталость, и не драка являлась ее причиной. Митикицкая по привычке обняла его, потом вздрогнула. Она забыла о его ребрах.
— Прости.
— Ничего. Я просто слишком изнеженный. Посплю, и завтра все будет хорошо.
Элен сосчитала до десяти.
— Можно задать тебе личный вопрос? — поинтересовалась Элен. Они сидели на полу в гостиной. Ее голова лежала у него на груди. Они сидели, опершись на диван и прижавшись друг к другу. Фенберг потянулся, чтобы достать желтое с белым одеяло фирмы "Хадсон Бай" и накрыться.
— Это не о деньгах, которые я зарабатываю. Ты уже это знаешь. Не о драке. — Фенберг замолчал. — Ты хочешь знать о моей жене и ребенке, — произнес он спокойно.
Элен посмотрела на него.
— Тебе больно? Я зря спросила?
— Припишем это болезненному любопытству.
— Пусть я болезненно любопытна, — сказала Митикицкая. Она часто замечала, как Фенберг бросает взгляды на фотографию, которая никогда не покидает его кармана.
— Кошка умерла от любопытства.
— Она пришла в себя, когда узнала, что хотела, — ответила Элен. — И, кроме того, не забывай, как ты упрекал меня за былую неосмотрительность.
— Трейси не имела к этому никакого отношения. — В его голосе прозвучали предостерегающие нотки. Фенберг сделал вид, что шутит. — Я говорю это, потому что женщины должны открыто и честно рассказывать о всех своих слабостях, а мужчины сохраняют за собой право быть сдержанными и молчаливыми. Таинственными должны быть именно мужчины.
— Так не пойдет, Фенберг, — сказала Элен, погладив его. Господи, она вдруг проголодалась. Ей так захотелось съесть бутерброд с приправой на хлебе от Вандера и запить все это темным пивом "А&W". — Тебе хотелось бы обменяться информацией?
— Ты не собираешься сообщить мне о четвертом муже?
— Нет, кое о чем поинтереснее.
Фенберг ничего не ответил. Он даже не понял, что у него перехватило дыхание.
— Если это тебе так тяжело, Майкл, я, конечно, пойму, — Элен повернула голову и взглянула на Фенберга.