Сесквоч
Шрифт:
— Вы ломаете комедию?
Фенберг отрицательно покачал головой и прошелся пальцами по мятой пачке «Ореоса».
— Нет. Послушайте. Это случается очень редко. Сколько людей было убито индейцами в прошлом году? Может быть, сотня. Гораздо больше погибло от молнии. Итак, что вы думаете о двухсот пятидесяти в неделю? Вы ведь не боитесь, а?
— Думаю, здесь больше подходит слово озабочена, — она чихнула.
— Будьте здоровы.
— Спасибо. — Она потянулась к столику за бумажным носовым платком, а заодно прихватила записную книжку и ручку.
— Если я соглашусь на эту работу,
— И вам здесь очень понравится. Здоровье, природа, простор. Развлечения, культура… — расписывал Фенберг. — А каждому репортеру, который может вставить в канву повествования фразу типа «Стояла темная штормовая ночь» положена стандартная премия в пятьдесят долларов. Да, я ведь вам не сказал еще о том, чем кончил редактор деловой хроники?
— Я боюсь спрашивать. Что же с ним случилось?
— Он умер, — ответил Фенберг. — Сердечный приступ. Он видел, как Рыжая Собака Рассмуссен стрелял в Генри. Плохое сердце, я полагаю. Но в этом нет ничего удивительного, ему было восемьдесят четыре.
— Мне очень жаль…
— Не надо сожалений. Он был не очень хорошим работником.
Элен посмотрела на трубку.
— Вы хотите сказать мне, что я буду совмещать обе должности?
— Митикицкая, — упрекнул Фенберг, — не будьте такой мрачной. Для парня, занимавшегося деловой хроникой, стало делом жизни растягивать фразу «низкие цены, дружеское отношение» на сорока восьми часовую рабочую неделю. Деловая хроника выходит только по воскресеньям. На первых порах я помогу.
У Митикицкой появилась идея. Она решила, что ничего не потеряет, если спросит.
— Позвольте мне сказать прямо, — начала Элен. — Вам не хватает двух репортеров, так? Я не хочу выглядеть корыстной или что-то в этом роде, но двухсот пятидесяти долларов явно маловато за две полных ставки. Я думаю, что смогла бы хорошо работать, мистер Фенберг. — Митикицкая покраснела. Она чувствовала, как бьется сердце. — Но за две ставки я прошу четыреста. В неделю.
Теперь наступила очередь Фенберга постучать по телефону.
— Извините, наверно, испортилась связь, потому что мне послышалось четыреста долларов в неделю.
— Плюс недельная зарплата в качестве компенсации расходов на переезд.
Фенберг громко рассмеялся:
Вы хотите, чтобы я бросился в микроволновую печь?
— Спасибо, нет. Трое уже бросились.
В голове Фенберга мелькнуло множество уловок. Он сказал:
— Слушайте, я не предлагаю вам место в Дженерал Моторс Корпорейшен или звезды в многосерийном сериале, Митикицкая. Я прошу вас быть репортером в очаровательной, но незначительной газете.
— Нет, вы предлагаете мне место двух репортеров в этой очаровательной, но незначительной газете.
Фенберг медленно перевел дыхание. Четыреста долларов в неделю? Черт, подумал он и потер сзади шею. Лицо его скривилось от боли, и он положил трубку на плечо. Черт, черт, черт. Он уже чувствовал, как эта новая газета ущипнула его, а ведь номер даже еще не вышел. И он не собирался лечь костьми, работая девятнадцать часов в день. Фенберг нащупал фотографию Трейси и ребенка.
— Митикицкая, я знаком с вами десять минут, и вы мне уже не нравитесь. Я согласен. Я согласен также на расходы по переезду, если вы даете слово джентльмена, что будете работать по меньшей мере три месяца. И еще одно условие. Вы начинаете работу через семьдесят два часа, то есть через три дня.
У Митикицкой подвело желудок:
— Да?
— Да. Договорились, маленькая бандитка? Кошмары. Тихоокеанский Северо-Запад. Так что же? Алле? Митикицкая?
Конец разговора происходил как бы под водой. Митикицкая не помнила, как сказала «да», но она должна была это сказать, и потом испугалась. До сих пор она никогда не была далеко от дома. А если и была, то с очередным идиотским мужем. И все равно могла всегда сбежать домой. Митикицкая все еще сидела с подушкой на коленях и телефоном на подушке и размышляла, что она натворила. Есть люди, которые делают неожиданные покупки.
— Я — импульсивный репортер.
Потом она улыбнулась. Может быть, это будет не так уж плохо. Да. Это будет приключением. Вызовом. Очищением. Это шанс походить по магазинам и купить сверхмодный зимний гардероб для этой лесной глухомани и удобный случай, чтобы послать к черту всех неординарных мужчин и оказаться на свежем воздухе, где никто не знает, что ее счет один к трем.
Девять тридцать вечера.
Прошло два часа с тех пор, как Фенберг говорил с Митикицкой. Конец еще одного длинного дня. Майкл выключил свет и закрыл дверь офиса «Бэсин Вэли Багл». Вечер был холодным даже для декабря, небо было чистым, ясным, свежим, красивым, и луна такой полной и большой, что казалась в пять раз больше обычной.
Глава III
Ночь первых убийств
Виктору Даффилду, приехавшему в отпуск из Айовы, Калифорния показалась яркой. Это было место, где полагалось носить темные очки, обниматься и загорать. Казалось странным, что в знаменитом Золотом Штате могут быть такие темные и заброшенные места. Может быть, это просто впечатление от ночного леса.
Даффилд, его жена и двое детей заканчивали вторую неделю отпуска и только что провели несколько дней в экскурсиях по большим развлекательным паркам. Следующим номером программы было пробежать галопом по национальным достопримечательностям. Виктор неправильно рассчитал, что может доехать до горы Шасту к завтрашнему полудню. Вся семья недавно закончила поздний обед в Бэсин Вэли, и теперь они медленно ехали в своем толстокожем доме на колесах на север, петляя и поднимаясь все выше в горы, и подыскивали место, где можно было стать на краю дороги и провести ночь.
Даффилд почувствовал одиночество. На это не было никакой причины. Он оторвался от руля своего огромного автомобиля-кэмпинга и оглянулся на жену и детей. Сын все еще слушал плейер, качая головой в такт барабанам и гитарам. Жена утомленно улыбалась. Устала, но все хорошо. На маленькой дочке была шляпа с Дональдом Даком и оранжевым пластиковым козырьком. Даффилд улыбнулся и успокоился. Может, просто соскучился по дому. Неплохо бы остановиться на привал. Было холодно, но развести огонь — дело нескольких минут.