Сесквоч
Шрифт:
Соломонова справедливость была быстро восстановлена. Они обменялись тумаками. Фенберг, как всегда, легко справился с тринадцатилетним в первом же раунде. Рубашка с Гитлером была конфискована, и Джо, который уже заслужил более серьезное заключение, чем Чарльз Мэнсон, был наказан дополнительными часами работы на ранчо. Сорная трава. О Господи, только не сорная трава.
Фенберг также чуть не придушил Туберского, прибавив болезненные обезьяньи удары в бицепс, чтобы тот получил в полную меру. Туберский был самым отъявленным хулиганом в Бэсин Вэли, а может быть, и повсюду, но он твердо признавал превосходство Майкла, когда дело доходило до стычек.
Фенберг вздохнул. Он взглянул через покрытое морозными узорами кухонное окно на яркое голубое небо и нежно покачал брата.
— Ну все, мне нужно заняться газетой, — сказал он. — Против меня намечается протест.
— Я умер, — сказал Клиффорд, и тело его повисло в воздухе, руки болтались.
Сильные порывы ветра пронизывали город. Огромные красные пластиковые колокольчики и ветви остролиста, украшавшие телефонные столбы, гремели, свистели и рвались на ветру. Люди, вышедшие в магазин за покупками, и просто любопытные с красными от холода носами и щеками плотнее закутывались в одежды. Крепко держа свои свертки, они гусиными шагами продвигались в направлении Багл.
Глаза Фенберга сузились. Он наблюдал сквозь подъемные жалюзи. Хлопали двери машин. Еще восемь человек, желающих потрясти библиями, вылезло из бежевого фургончика. Майкл узнал их. Местные. Четыре женщины, один мужчина и трое детей. Пять потрясателей и три потрясательницы, но никакого мистера Бегана.
Фенберг неуклюже вытянул шею, пытаясь прочитать надпись на одном из плакатов. — «Берегись, „Багл“! Судный день придет!» — это было все, что ему удалось разобрать.
Майкл однажды мельком видел М.Дж. Бегана. Они обменялись коротким рукопожатием на рауте в Торговой Палате. Ладонь Бегана была холодной и липкой. Ощущение было таким, как будто пожимаешь резиновую перчатку, наполненную холодной мясной подливкой. Он сказал, что восхищается газетой Фенберга и его стилем, но разве Фенберг не заинтересован в том, чтобы печатать правду?
— Конечно. Какую же правду?
— Что Христос умер за наши грехи.
— Почему же они у меня все еще есть? — спросил Фенберг.
М.Дж. Беган улыбнулся. Улыбка была отточенной и располагающей. Давай, Майкл. Есть же в тебе хоть немного веры? Беган покачал головой, улыбка сменилась выражением печали о бедной заблудшей овечке. Он знал довольно много о Майкле Фенберге. Он сказал, что несмотря на смерть жены Фенберга, его приключения все равно являются нарушением супружеской верности и бедное дитя от горя переворачивается в своей холодной могиле. В глазах Фенберга мелькнуло озадаченное выражение, и они разжали руки.
Фенберг раздраженно посмотрел на часы. Его фотограф опаздывал. Опять. А вместе с ним и новый репортер. Элен как-ее-тикицкая. Шум толпы снаружи вырос почти до уровня линчевания. Что-то назревало. Фенберг полностью открыл жалюзи, чтобы лучше видеть. На улице, на расстоянии примерно трех магазинных фасадов, у обочины тротуара остановилась машина. Мартин Джеймс Беган вызвал бы меньший фурор, явившись в город на спине бронтозавра. Он неторопливо вылез из нового черного «корниша», на номере которого было написано «БОЙСЯ БОГА». Его приветствовали три протестантских проповедника Бэсин Вэли и толпа регулярных посетителей воскресной мессы. Но в то время, как он пожимал руки, что-то заставило его повернуться и посмотреть прямо в окно. Его мрачный взгляд скользнул над толпой и встретился со взглядом Фенберга.
Вопрос. Как богатому человеку, не имеющему никакого опыта в издательском деле, вдруг пришла в голову мысль основать газету в такой глуши? Этот вопрос задали несколько крупных коммерсантов из Бэсин Вэли.,
— Свежий воздух, — сказал Беган. — Я устал от города, движения, грязи, преступлений, от работы по восемнадцать часов в день и предупреждений врачей, что надо меньше напрягаться. Я искал тихое приятное место для себя и своей семьи.
Магнаты Торговой Палаты с готовностью склонили головы перед такой мудростью.
— А также, мои новые друзья, здесь, в этой общине, есть ценности, от которых можно откусить хороший кусок.
Фенберг фыркнул. Да уж, свежий воздух.
Воздух действительно был свежим, а Бэсин Вэли — очаровательным маленьким городком. Но все-таки в этом было что-то немного загадочное.
Это не было пустыней. И не совсем лес. Что-то среднее между высокой пустыней и низким лесом. Бэсин Вэли находился на продуваемом ветрами плато, на высоте шесть тысяч восемьсот футов над уровнем моря. Выше над маленькой общиной, исчислявшейся девятнадцатью тысячами душ, парил сплошной влажный лес Сьерры, покрывавший территорию, по размерам большую, чем штат Мэн, в основном дикий и нетронутый. В некоторых местах его карта была составлена только при помощи самолета.
А внизу, где жил Бин Брэс Браун, была пустыня. Этот бурый песчаный край, раскинувшийся на границе Калифорнии с Невадой, был огромной пустошью. Временами на него совершенно неожиданно с дьявольской силой обрушивались пыльные бури, несущиеся с горных вершин и сметавшие на своем пути все находившиеся в вертикальном положении предметы. Округ Бэсин мог также похвастаться климатом, напоминавшим лунный — слишком жарко днем и холодно ночами, и совершенно неплодородной землей. Жившие там люди были закаленными, сделанными из того же теста, что и арабы или эскимосы. Они были достаточно изобретательными, чтобы жить в таких природных условиях, и слишком недалекими, чтобы выбраться из них. Но, несмотря на всю их стойкость по отношению к природе, они, тем не менее, считали Бина Брэса Брауна, идиота, которых много водилось в близлежащих деревнях, местной достопримечательностью. В краю, где выгорали от солнца волосы и закипала вода в моторах машин, где росли высокие деревья и дули арктические ветры, где одно нужное место находилось в двадцати милях от другого, Бину Брэсу Брауну средством передвижения служил зеленый велосипед фирмы «Стингрей».
Скрип-скрип.
Педаль.
Скрип-скрип.
Педаль.
Скрип-скрип.
Раймонду (его христианское имя) Брауну было двадцать девять лет, но ему нельзя было дать больше шестнадцати. При росте пять футов четыре дюйма он весил более ста десяти фунтов, большая часть из которых приходилась на мускулы ног. Даже в детстве у Бина были плохие зубы — страшные и желтые, под цвет соломенных волос, торчавших из-под кепки фирмы «ГМ Пате». Из-за темных роговых очков выглядывал дикого вида правый глаз. Левый по сравнению с правым был спокойнее. Фенберг и Туберский оба с ужасом думали, что в нем было сходство с их дорогой покойной матерью.
Скрип-скрип.
Педаль.
Бин и миссис Фенберг, однако, не состояли в родственных отношениях. Раймонд занимал важное положение в обществе. Он был полуглухим и совершенно немым спортивным обозревателем и главным фотографом «Бэсин Вэли Багл» и сейчас он ехал в город на велосипеде, чтобы снять на пленку первую в его жизни демонстрацию протеста.
В конце концов Фенберг решил фотографировать сам. Когда он с фотоаппаратом в руках вышел из редакции, то заметил, что протест был не таким уж серьезным. Не было видно полиции, поливающей из шлангов разбушевавшуюся толпу. Никаких перевернутых и объятых пламенем машин. Не было поблизости и собак, кусающих за коленки пожилых женщин-баптисток. Ни штудирующих библию подростков со злыми, искаженными лицами, выплескивающих в окна «Багл» молотовские коктейли. Просто два десятка людей, самодовольных, но вежливых людей, образовавших овальный полукруг. В руках они держали брошюры и плакаты. Еще с полсотни человек толклись по периметру.