Сесквоч

Бостон Джон

Задняя дверь была не заперта.

Фенберг спал, заваленный множеством подушек. Запатентованный подушечный форт Фенберга. Он положил одну ногу на подушку, другая подушка защищала его спину. Слава богу, сны закончились, и он мог отдохнуть.

В доме был запах, незнакомый, острый.

Фенберг подсознательно ощущал, как что-то бесшумное двигалось за шкафом, за фотографиями жены и ребенка. В мозгу шевелилась мысль о беде, но Фенберг был измучен и не разглядел огромной, нависшей над ним тени, закрывшей свет и уставившейся на него.

Шея Фенберга была беззащитной. Кровать заскрипела под огромной тяжестью. Глаза уставились в темноту и как будто освещали комнату. На физиономии гостя появилась улыбка, подобная дыре. Две мощных руки медленно протянулись вперед. Они остановились в сантиметре от шеи Фенберга.

— Ах, черт, — сказал гость и опустил руки. — Кого я разыгрываю? Он убьет меня.

Гость вздохнул:

— Майкл? Дорогой?

Фенберг застонал и повернулся спиной к нежно трясшему его гостю.

— Майк? Ну же, Майк…

Фенберг не пошевелился. Зажегся свет.

— Майкл, — прошептал гость. — Это я, твоя мертвая жена. Я вернулась, чтобы навестить тебя. Проснись, милый…

Фенберг улыбнулся и довольно зачмокал губами.

Гость облизал указательный палец и осторожно вставил его в ухо Фенбергу. Тот вскрикнул и, подскочив, перешел в сидячее положение.

Гость устроился на краю постели Фенберга и терпеливо ждал, когда Фенберг успокоится. Наконец-то.

— Я всю ночь проблуждал в лесу. Гулял. Ночь была такой темной. Можно сказать, для души.

Фенберг прерывисто дышал, затем его дыхание несколько успокоилось, стало тяжелым. Приложив руку козырьком, он загородился от слепящего верхнего света и сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд.

Это был его брат, Джон Туберский.

У Джона Туберского, раньше носившего имя Норвуд 3. Фенберг, были такие же смеющиеся серые глаза, волнистые волосы и приятная внешность, как у всех братьев Фенберг. Но на этом их сходство и заканчивалось. Как будто его ДНК была перепутана самым причудливым образом. Туберский был похож одновременно на Кэри Гранта и жену Пупея — Блуто. Джон был ростом почти семь футов, весил 291 фунт, но голова у него была слишком маленькой для такого тела. Он был президентом местного отделения Клуба фанов Фэб Кейтс, где частью его официальных обязанностей, а также единственным случаем неспровоцированного насилия, было заставлять братьев Магоногонович, которые были вторым и третьим хулиганами в Бэсин Вэли, а может, и не только там, писать длинные письма похожей на ангела голливудской звезде. Он никогда не замерзал и никогда не платил подоходного налога. Он был лишен предрассудков и вообще редко отдавал долги. Если что-нибудь казалось Туберскому очень смешным, он сотрясал зал басистым утробным смехом, хотя чаще обходился своей туповатой пустой ухмылкой и коротким о'кей.

— После долгих душевных поисков я пришел к важному выводу, — сказал Туберский.

— О Иисус, — ответил Фенберг. — Он сидел, схватившись за сердце и покачиваясь из стороны в сторону, как наркоман.

— У маньяков есть деньги, — произнес брат Фенберга. Он улегся рядом, положив руку под голову.

— Что?

— У тебя мешки под глазами, — заметил Туберский. — Я только сказал, что у маньяков есть деньги.

Фенберг заморгал. Он все еще автоматически держал руку козырьком, как бы приветствуя брата. Затем Фенберг с трудом повернул голову в сторону дубового ночного столика, стоявшего в углу. Он искал глазами, просвечивающими все насквозь, как рентгеновская установка, какое-нибудь оружие — револьвер или хоть что-нибудь. Затем смутно вспомнил. Из-за Клиффорда и Злючки Джо он не держал дома оружия и взрывчатых веществ. Электронные часы показывали точное время: 03:00.

— Чего ты хочешь? — спросил Фенберг.

— Я хотел поговорить с тобой насчет того, как бы съездить на сафари.

— Я запретил тебе приходить в мою комнату.

— Мне это показалось важным.

— Что случилось с твоей майкой?

Туберский сам выполнял всю домашнюю работу. Однажды он справился с целой бандой мотоциклистов. Он взглянул на свою обычно идеально выглаженную белую майку. Она была вся в крови и еще в каких-то непонятных пятнах, вся разорвана. На его бицепсах остались следы царапин.

— Вероятно, подрался, — сказал Туберский. — Хочешь чаю?

Фенберг все еще сидел.

— Уходи.

— О'кей, — ответил Туберский, но вместо того чтобы уйти, он взбил подушку и подложил ее под руку.

— Убирайся с моей кровати, — вспылил Фенберг. — Убирайся из моей комнаты. Пожалуйста. Я ненавижу тебя.

Туберский репетировал весь вечер. Он посмотрел брату в глаза и выдержал паузу для эффекта.

— В мире, где не осталось больше тайн, где из любого города и любого местечка можно попасть куда угодно, и где сказки показывают детям по телевизору, а не читают у постели, мне приятно сознавать, что там, — Туберский сделал рукой жест в сторону леса, — где-то по ту сторону тени, окружающей цивилизацию, живет гигантский отшельник.

— Ты идиот, — сказал Фенберг. У него заложило ухо, и он потерся им о плечо.

— Он не только здесь. — Туберский покачал своей маленькой головой. — Он в уединенных маленьких городках и забытых Богом и людьми местечках, в названия которых чувствуется щемящее одиночество. Три Сестры Дикарки, Йолла Болли и Дьявольское Медвежье Горло — вот люди, Майкл, которые расскажут тебе о гигантской твари, не человеке и не обезьяне, крики которого разносятся эхом в ночи, пронзительные и высокие. Так кричат духи, которые предвещают смерть. Они расскажут о стопах длиной семнадцать дюймов и ширине шага восемь футов и покажут затерянные долины, где не слышно пенья птиц и нет животных, а тишина такая, что волосы встают дыбом. Это последняя американская легенда, Майки, и я предлагаю поймать ее.

Туберский сжал руку в кулак.

— Ты пришел, чтобы занять денег, так ведь? — спросил Фенберг.

— Нет, — кулак Туберского разжался.

— Сколько?

— Двенадцать тысяч долларов.

— На сафари?

— Точно.

— И эта сумма совершенно случайно совпадает с количеством денег на нашем совместном счету.

— Не так уж случайно.

Фенберг энергично потер руками лицо и заросшие щеки. Маленькие электронные часы показывали 3:04. Фенберг печально покачал головой.

— Что случится завтра утром, о Господи, уже сегодня утром, всего лишь через несколько часов?

— Я должен сказать? — Да.

Туберский вскинул голову и отвел взгляд.

— Против тебя будут протестовать, — неохотно сказал он.

— Кто?

— Баптист, Майк.

— Всего лишь баптист, Джон?

— Саддам Хусейн от баптистов, человек, который по неизвестным причинам поклялся похоронить тебя. Айятолла, взявший на себя руководство враждебной фирмой. Майк, я могу вернуть деньги через три недели. И с лихвой, — добавил Туберский.

— Ты не можешь сказать, что случится через двадцать восемь дней? — спросил Фенберг.