Сестра Харуна ар-Рашида
Шрифт:
— Если мой повелитель не станет возражать, я отниму
у него еще несколько мгновений драгоценного времени и,
прежде чем он соизволит сделать выбор, покажу рабынь,
обученных искусству любви. Они из Басры и Куфы. Что
за лица, что за походка! Какие глаза! А грудь, а талия! —
Работорговец закатил глаза и причмокнул губами.—
О! Чтобы оцепить это по достоинству, надо посмотреть са¬
молично. И никакой искусственности! Ни, ни! Брови и
ресницы такие
сурьмой. Но вылей на голову целый кувшин воды — им
хоть бы что! Все от природы, только от природы. А какие
тела! О, аллах! Коричневые, смуглые, черные, худощавые,
пышные! Одна рабыня, совсем молоденькая, но так толста,
что напоминает Айшу, о которой рассказывали, будто
поднять ее могли лишь двое здоровенных мужчин.
Фадль рассмеялся и, отвернувшись от девушки, вос¬
кликнул:
— Ну, любезный, ты, я вижу, мастер описывать кра¬
савиц!
— О, достойнейший из достойнейших! — Фанхас схва¬
тился за бороду.— Разве не провел я среди них всю свою
жизнь?
— Ладно, ладно, иудей! Показывай, что там у тебя
еще есть!
— Не утомил ли я моего повелителя? — выводя гостя
в коридор, забеспокоился работорговец. Кто-кто, а он хо¬
рошо знал, как надо держать себя с высокопоставленными
посетителями.— Нижайше прошу прощения! Есть у меня
породистые кормилицы. Вход к пышнотелым — в дальнем
углу. Нубийские красавицы тоже есть. Но если будет на
то высочайшее согласие, мы по дороге завернем к оболь¬
стительным белокожим певицам. О, это чудо из чудес! Они
нам сыграют и споют. Достойнейший из достойнейших от¬
дохнет от трудов праведных!
— Что ж, пожалуй...—согласился повеселевший Фадль.
Помещение для певиц было не похоже на то, в котором
ютились девушки из Табаристапа. Просторная, убранная
подушками и коврами комната выглядела богато, воздух
был напоен ароматом мускуса и сандала, рабыни пестро
наряжены. На той, что сидела поближе к дверям, была на¬
дета тонкая розовая гиляля, поверх которой наброшена
легкая накидка, выкрашенная диким шафраном в прият¬
ный желтый цвет. Волосы у девушки были черные, как
безлунная летняя ночь, тщательно ухоженные, окуренные
благовониями, кожа лица поражала белизной и была чиста,
словно горный хрусталь. Голову прикрывала расшитая ву¬
аль, с висков свешивались две тоненькие короткие косич¬
ки, на концах которых красовались рубины, на лбу — за¬
тейливая тугра,
— Встань, Карнафлэ! — ласково приказал Фанхас,
едва переступив порог. — К нам пожаловал достойней¬
ший аль-Фадль ибн ар-Рабиа. Ты, разумеется, слышала
о нем, дитя мое. Поцелуй руку нашего повелителя!
Рабыня с округлыми бедрами приподнялась с ковра,
па котором сидела. Но она не рассчитала сил и снова
опустилась на подушку.
Поэт сказал:
Легко усядется она
(Никто не сделает быстрее),
Ей встать в два раза тяжелее, —
Уж так устроена она.
Девушка оперлась на руку и грациозно поднялась.
С виноватой улыбкой подошла к гостю, склонилась для
поцелуя, но тот убрал руку, с нескрываемым восхищением
оглядывая рабыню: ее лицо, грудь, талию, обтянутые
шелковыми шальварами ноги.
Фанхас был на верху блаженства: барыш предвиделся
знатный.
— Желает ли мой повелитель побеседовать с Карна¬
флэ? — предложил он,— Моя воспитанница неплохо вла¬
деет арабским языком.
Фадль обратился к девушке с церемонным привет¬
ствием. Она ответила в том же духе, применив витиева¬
тый классический оборот речи. Он уловил легкий акцент
и спросил работорговца:
— Она из Басры? По внешности никогда бы не по¬
думал...
— Нет, нет, мой повелитель! До уроженок Басры мы
не дошли,— заверил Фаихас и принялся пространно рас¬
сказывать историю рабыни: — Карнафлэ — грузинка. Ее
купили давно, но детство, как изволил заметить достой¬
нейший из достойнейших, она действительно провела
в окрестностях Басры. Ребенком Карнафлэ была похожа
на тех неотесанных, полудиких девочек, с которых на¬
чался сегодняшний осмотр. Ничтожный слуга моего гостя
первым заметил красоту и способности бедной крошки. Ей
ведь тогда было лет десять, не больше. Ах, как она была
грязна и измучена! Я приучил ее к чистоте, нанял одного
учителя по арабскому языку, другого — по чтению корана
и основам стихосложения. Карнафлэ подросла. Стало
ясно — это будет цветок, которым можно свести с ума лю¬
бого мужа, какой бы пост он ни занимал в халифате.
Я упросил сладкоголосого Ибрагима аль-Мосули научить
Карнафлэ пению. Именно упросил. Певец затребовал
кругленькую сумму, но я не поскупился. Каждое утро моя