Сестра сна
Шрифт:
Эльзбет взяла ребенка на руки, прижала его к себе и начала напевать «Милый май в роскошной неге».
В это мгновение Элиасу так захотелось быть на месте Филиппа, чтобы его держала на руках и баюкала эта юная женщина.
— Стойте! — вдруг крикнул он, — У меня складывается мелодия!
Эльзбет умолкла и посмотрела на него.
— Теперь будь внимательна, — сказал Элиас, — ты продолжай петь, а я буду вести свою мелодию. Только слушай меня хорошенько, не теряй мой голос!
Эльзбет не понимала, о чем он толкует, и не хотела петь под таким пристальным
И тут произошло что-то совершенно непостижимое, невероятное для слуха Эльзбет. Едва она затянула песню, как Элиас подхватил ее голосом самой Эльзбет. При этом девушка так испугалась, что Филипп чуть пс выскользнул из ее объятий. Элиас подхватил обоих своими сильными руками и, покраснев до корней волос, попытался с улыбкой заглянуть ей в глаза.
— Многие пугаются, когда слышат свой собственный голос, — загадочно сказал он, — Тебе, должно быть, известно, что я знаю почти все голоса в нашей деревне. И я понял, — шептал он, — что звучания голоса вполне достаточно, чтобы определить характер человека.
Эльзбет с ужасом смотрела на него и не знала, чего ей больше бояться — натуры этого человека или его желтых глаз, которые она впервые увидела так близко.
— Почему это пугает тебя? Я давно знаю твой голос. Он прекрасен, и в нем слышится доброе сердце.
И, чтобы как-то развлечь девушку, он продемонстрировал ей несколько комических этюдов своего имитаторского искусства. Он настолько точно передал жестяной голос Михеля-угольщика, что Эльзбет не могла удержаться от смеха. А когда он загундосил голосом курата, у нее вырвалось изумленное восклицание.
— Где ты этому обучился? — уже совсем без страха спросила она.
— Все дело только в слухе, — гордо ответил он. — Ты тоже смогла бы говорить голосами многих женщин, если бы захотела.
И ему пришлось пообещать, что скоро он посвятит ее в тайны имитации голосов.
Лес начинал редеть. Там и сям на залитых солнцем бережках торчали пики камыша. Эммер отражал сочную зелень смешанного леса, а вода несла запах снегов Кугельберга, откуда вытекал Эммер. За год русло горного ручья образовало несколько новых прихотливых изгибов. И Элиасу было грустно видеть это. Там, где он еще летом любил сидеть, глядя на бегущую воду, теперь уж было не посидеть — ручей отпрянул от этого места. Постоянное изменение русла внушало ему чувство скоротечности всего сущего и его собственной жизни — тоже.
— Видишь большой гладкий камень, вон там? — спросил он Эльзбет, озабоченную выбором места для перехода через Эммер.
— Где? — рассеянно отозвалась она, сделала неудачный шаг и одной ногой угодила в воду. У Эльзбет вырвалось короткое грубое ругательство, она ухватилась рукой за ветку ивы и выбралась на берег. Элиас посадил Филиппа на закорки и умело и уверенно перешел ручей.
— Там, наверху, — мое место! — крикнул он почти с гордостью. При этих словах Филипп, сидевший у него на плечах, издал тихий губной звук: он чувствовал радость в сердце брата.
Отшлифованный водой камень был незыблем и величествен, как и прежде. Он напоминал гигантскую окаменевшую ступню, казалось, что сам Бог в незапамятные времена выбрал именно это место, чтобы сделать шаг в подлунный мир. Элиас предложил девушке передохнуть, снял с плеч ребенка и расстелил свой сюртук на гладкой спине камня. Они сидели на изрядном расстоянии друг от друга, а Филипп тем временем проворно ползал между ними. Элиас устремил долгий неподвижный взгляд на зеленую воду маленького бочажка у себя под ногами, и Эльзбет вдруг показалось, что глаза его приобрели серо-зеленый цвет. Но в них просто отражалась вода ручья.
— А что особенного в этом камне? — спросила Эльзбет, еще не успев отдышаться.
Он посмотрел на нее, взгляд скользнул по сухим губам и упал на шнурованный крест-накрест корсет, под которым обозначилась маленькая грудь. Элиас устыдился своего вожделенного взгляда и хотел опустить глаза, но не мог. Он задержался на белых руках, на нетерпеливо барабанивших по коленкам пальцах, потом опустил взгляд на голое колено, выбившееся из-под каймы подола, а коснувшись взором нежного пушка чуть выше, едва не лишился чувств. «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!» — стучало у него в висках. «Грех смотреть на женщину с вожделением!» — послышался ему голос читающего проповедь курата. О, он готов стать добрым и честным супругом! И если Господь со святыми укрепят его, он не пожелает ее ни разу в жизни. Он готов доказать ей, что истинная любовь ищет не плоти, но насыщается душою.
— Что такого в этом камне? — Эльзбет уже второй раз дотрагивалась до его плеча.
Элиас вышел из забытья и качал рассказывать:
— От этого места исходит особая сила. Так было всегда. Еще в детстве я услышал, как этот камень зовет меня. Я встал с постели и пришел сюда. Я знаю наверное, что камень этот живой. И когда мне бывает грустно, он меня утешает. Ты сочтешь меня сумасшедшим, милая Эльзбет, — смущенно сказал он, — но я думаю, что именно отсюда восходят на небо. Что все люди из нашей деревни должны после смерти спуститься сюда и ждать, когда Господь откроет км путь за облака.
Пока Элиас говорил, вокруг воцарилась тишина необыкновенная. Филипп совсем успокоился и смотрел на брата своими мутно-белесыми глазами. Эльзбет тоже застыла, устремив неподвижный взгляд на худощавое лицо Элиаса. Встречая такой взгляд Эльзбет, Элиас снова обретал уверенность, которую почувствовал однажды в горах, когда от переполнившего его счастья не спешил подняться с прохладной ночной травы. «Так может смотреть только тот, кто любит», — обманывала его ликующая душа. Однако глаза Эльзбет выражали иные чувства: восхищение и некоторую озадаченность. Он заворожил ее своей складной речью, каждый слог которой звучал как музыка. Она еще не слышала такого ни от одного мужчины. Эльзбет была поражена, но не влюблена, как подумал Элиас. И тот, кто действительно любил, жестоко заблуждался.