Сестра звезды
Шрифт:
— Давайте не будем думать об этом, сестры. Впереди у нас еще много прекрасных дней, и особенно завидна судьба той из нас, кто вытянет жребий.
Я молча слушала подруг, и ужас холодным комком подкатывал к горлу. Предсмертный хрип несчастной стоял у меня в ушах, как будто я отчетливо слышала его. Какая Келлион! Какие звезды! Это же кровь и смерть.
Мы были уже достаточно взрослыми и не раз видели смерть старших сестер. Многие из них были еще совсем не старыми, а однажды от детской болезни скончалась одна из маленьких девочек… Но никто ни разу не говорил нам, что умершие отправились к Келлион. Просто гасли их голубые глаза, тускнели волосы, лица становились
Впервые я почувствовала себя несвободной. Я никогда раньше не задумывалась об этом — даже в минуты сомнений. А теперь я словно очнулась от забытья. По чьей-то воле меня принесли в этот храм, вырастили вдали от родных — может, они и не были моими настоящими родителями, но я помню, что я их любила! Чужая воля продолжала меня удерживать в храме, направляя каждый шаг по заранее определенной дороге. И чужая воля — не Келлион, нет, я это понимала — может обречь меня на смерть. Пусть за пределами храма меня ждали только грязь и невежество. Теперь я была убеждена, что приняла бы любую судьбу, лишь бы выбор оставался за мною.
От страха я стала подозрительной. Мне стало казаться, что старшие сестры относятся ко мне хуже, чем к другим девушкам, так как я слишком часто и наивно высказывала свои сомнения по различным поводам. Мне приходила в голову неприглядная мысль, что они выберут не лучшую, а худшую, и решат таким образом, прикрываясь именем Келлион, избавиться от меня. Теперь я боялась смотреть в глаза старшим сестрам, так как не хотела прочитать в них свой приговор. Иногда мне было стыдно за свои малодушные мысли, но потом здравый смысл, инстинкт юного существа, отвергающего смерть, убеждал меня в том, что я права.
Тот же инстинкт вынудил меня молчать и не разубеждать других девушек. Их голубые глаза вдруг показались мне лишенными мысли, а лица приобрели одинаковое тупое выражение. Я больше не могла считать их подругами или сестрами и боялась, что они догадаются, о чем я все время думаю.
Но особенно страшно мне было думать о Келлион. Я уже отступалась от нее, от той, к которой обращала столько клятв, столько слов любви звездными ночами. А вдруг я пыталась восстать не против человеческой воли, а против ее, Келлион, предначертания? Но осенние ночи были по-прежнему черны, и моя далекая сестра не давала мне никакого знака.
Мысли о побеге уже роились в моей голове, когда я услышала о смерти девочки на год младше меня. Я помнила умершую: у нее были такие же каштановые волосы, как мои. Такая удача не могла повториться дважды! Зная, что искательницы унесут тело ночью, чтобы никто не разгадал тайну перемещения, я прокралась в темную комнату, где, укрытая плащом, с накинутым на лицо капюшоном, лежала мертвая девочка. Чувство опасности сделало меня бесстрашной. Я сорвала плащ с окоченевшего тела, затолкала его под кровать, а сама, завернувшись в плащ с головой, легла на скамью. Сердце мое бешено колотилось. Я мысленно умоляла искательницу прийти скорее, до того, как моя безрассудная храбрость покинет меня.
Наконец дверь тихонько скрипнула, я боялась даже вздохнуть. Искательница продела под меня руки, а потом я словно полетела в пропасть. Это длилось одно мгновение, после которого я почувствовала, что меня положили на что-то холодное. Еще некоторое время я лежала неподвижно, затем рискнула приоткрыть глаза. Кажется, я была одна. С трудом пошевелив оцепеневшими руками и ногами, я села и огляделась.
Искательницы действительно уже не было — наверное, она сразу же вернулась в храм. Я сидела на снегу, и вокруг меня простиралась необъятная белая равнина. Вдали раздавался вой каких-то зверей. Я подняла глаза к небу, и мне прямо в лицо ударил свет Келлион. Это было так страшно, что я вскочила и бросилась бежать, не чувствуя холода, не разбирая дороги. Но все напрасно: свет был повсюду, он падал мне под ноги, проникал за полу плаща, выжигал слезы из глаз. Наконец я упала на колени и разрыдалась: я оказалась совсем одна в страшном и чужом мире, и моя грозная и могущественная сестра вряд ли сможет простить мне мое предательство!
— Келлион! — взмолилась я. — Если ты мне сестра, то не должна желать моей смерти!
Но все молчало — и небо, и земля, и лишь звериный вой становился ближе и ближе.
Глава 3. ОХОТНИК РЕЙДАН
Низкий голос произнес:
— Стой, Белка, стой!
Я умиротворенно улыбнулась: я дома, наступил вечер, и папа вернулся домой…
Липкая жидкость с незнакомым вкусом и густым пряным ароматом обожгла мне замерзшие губы. Я закашлялась и попыталась подняться. Наваждение рассеялось, и я вернулась к действительности.
Человек, который сидел передо мной на корточках с флягой в руках, разумеется, не был моим отцом. Но он был мужчиной, и я охнула от испуга: я, конечно, знала о существовании мужчин, они были авторами большинства прочитанных мною книг, но никогда, за исключением раннего детства, не встречалась с ними. Мужчина был огромный, в большущей меховой шапке и с косматой черной бородой.
— Кто ты? — спросил он на одном из понятных мне языков.
— Сестра звезды, — просипела я и потеряла сознание.
Потом я помнила лишь обрывки: как я двигалась куда-то, мерно покачиваясь, а надо мной стояло пасмурное небо; как стало жарко, и чьи-то руки до боли растерли мне тело; как хлопали двери и непривычно громко звучали голоса. Язык, на котором здесь говорили, показался мне знакомым лишь поначалу: я не понимала и половины слов — в книгах они выглядели совсем не так.
Когда мгновения забытья стали реже, ко мне подошла женщина с неприветливым лицом и сунула в руки миску с какой-то едой. Я была голодна, но не смогла съесть и половины: у еды был странный вкус. Мясо! Меня замутило. Скоро, однако, я привыкла к его вкусу и некоторые блюда мне даже понравились. Так я оказалась в мире, о котором до сих пор только читала в книгах.
Надо сказать, древние мудрецы правдиво описали мир, в котором не было места прекрасному. И старшие сестры не лгали, объясняя, что все мы родились среди людей по ошибке. Комната, в которой я лежала, женщина, которая за мной ходила, сам воздух, которым я дышала, — все это было грязно, тягостно, удручающе. Я вздрагивала, когда руки хозяйки, грубые, с нечищеными обломанными ногтями, случайно прикасались ко мне. И сама я от долгого пребывания под колючим шерстяным одеялом, лежа поверх звериных шкур, чувствовала себя такой же немытой, как и эта непривлекательная женщина.