Сестрички
Шрифт:
Прямо к бассейну прислуга выкатила стеклянный столик на золотых колесиках. Ланч состоял из прозрачного заливного, поданного в уотерфордских хрустальных плошках, из взбитых сливок, икры, холодного языка и салата.
— Кулинарные вкусы этого дома так же безнадежны, как и антикварные, — замечает Виктор.
— Может быть, и в этом ты окажешь Джемме консультационные услуги, — откликается Эльза.
— Надеюсь, ревновать ты не будешь, — бормочет Виктор. — Это, по меньшей мере, неуместно. О, Боже, средних лет женщина-инвалид…
Действительно Эльза сглупила.
— Виктор, — спустя несколько минут говорит она, — что такое предстательная железа?
— Нечто, с чем бы я не
Эльза лично не имела дело с мужчиной, у которого были бы проблемы с эрекцией. Если учесть, что единственным ее сексуальным партнером был Виктор, она скорее была знакома с трудностями противоположного рода. Ее любовнику, например, немалых трудов стоило урезонить рвущуюся в небо мужественность и дождаться более-менее подходящих условий для совокупления. Но у Марины была подружка, чей парень страдал временами мужским бессилием, так что нельзя сказать, чтобы Эльза в этом вопросе была полностью несведущей. Марина исправно снабжала ее кошмарными историями о внезапно обмякающем пенисе и следующим за этим смятении. Эльза с Мариной, радея о счастливой сексуальной жизни подруги, даже читали все подряд женские и эротические журналы в поисках совета или хотя бы информации. Марина проявляла в этом особое рвение, но, похоже, несчастная подруга недостаточно ценила ее подвиги.
— А почему ты вдруг заинтересовалась? — спросил Виктор.
— Да так…
— Должно быть, тяжело мужику лишиться возможности физически демонстрировать свои чувства, — сказал Виктор. — Хвала небу, у меня никогда не было таких проблем.
Пока Виктор со своей любовницей сидели в саду миллионера Хэмиша и поедали заливное и икру, супруга Виктора Дженис и их дочка Уэнди сидели у себя дома, в лондонском предместье, и прямо с газеты поедали холодную рыбу и чипсы. Они уже расправились с огромной бутылкой томатного сока и прикончили запасы морской соли, оставшиеся еще со времен семейной жизни Виктора. Обе женщины едят руками. Все столовые приборы давно покоятся в кухонной мойке вместе с тарелками, стаканами и составными частями дорогостоящего электромиксера.
Радио на кухне орет на всю катушку, хотя никто не слушает его. В коридоре и холле горят все лампы, хотя на дворе давно белый день. Старательно работает телевизор, хотя еще совсем рано и показывают сплошную муть.
Уэнди, которой лет почти столько же, сколько Эльзе, но которая отводит глаза от стендов с эротической литературой, до сих пор не сняла ночную рубашку и халат. Уэнди неинтересная, пухлявая, безобидная, ленивая девица, чьи интересы сводятся, пожалуй, только к рукоделию.
— Мам, — говорит Уэнди, — без отца нам не так уж плохо.
— Да, — подумав немного, соглашается Дженис.
— Переживания уже позади. Верно?
— Верно, — кивает Дженис и не глядя ставит кофейную кружку прямо на полированный столик, нимало не волнуясь о возможных пятнах. Вот бы Виктор сейчас выдал ей! Дженис отправляет в рот очередной аппетитный ломтик, нимало не волнуясь о последствиях для своей фигуры.
— Чему быть, того не миновать, — продолжает Уэнди, — и нечего понапрасну нервы трепать. Если у меня нет парня, что же, значит, не повезло мне, а не моему отцу. Кстати, мое лоскутное покрывало приняли на выставку-продажу, но я не собиралась волноваться из-за его «судьбы». Продадут — прекрасно, не продадут — еще лучше.
Так многословна Уэнди, пожалуй, еще никогда не была.
— Считаешь, нам завтра обязательно ехать? — спрашивает она. — Полагаешь, он захочет вернуться домой?
Полагать? Ха! За последние двадцать лет Дженис обсудила с мужем все мыслимые и немыслимые проблемы супружеской и семейной жизни. Полагать ей не нужно. Она чувствует. Она знает.
— Я что-то не так сказала? — поднимает брови Уэнди. Как же она похожа на Виктора! — Просто подумала, что ты, наверное, скучаешь без него, без секса и все такое прочее.
После ухода Виктора Дженис трахалась со страховым агентом, который пришел по иску о протечке на потолке; с доставщиком мебели, что демонтировал суперсовременную музыкальную систему Виктора; а также со всеми, кто попадался под руку. Она обнаружила, что просто не в состоянии противиться своей плоти. Если страховой случай имеет четко оговоренные условия, то такие условия имеет и «сексуальный случай», как то: замужняя женщина, брошенная супругом, стоит беспомощно подле двуспальной кровати; соответственно любой мужчина, оказавшийся поблизости, воспользуется ситуацией и проверит мягкость матрацев. Дженис бросала в объятия незнакомцев какая-то неведомая сила, а вовсе не примитивное желание насолить мужу. Сознание этого утешало Дженис.
Вместе с этим она чувствовала себя увереннее и в бытовом отношении. Виктор считал себя виноватым, поэтому исправно делал взносы по кредитам, оплачивал счета и даже переводил деньги на хозяйственные расходы, которых теперь, считай, нет: Дженис не надо готовить Виктору ужин, не надо угощать его друзей и тратиться на развлечения.
С Уэнди у Дженис тоже проблем нет. Девочка покладиста и добродушна. Участок у дома сплошь зарос сорняками, в комнатах густым слоем лежит пыль, молочник не может допроситься пустых бутылок. Зато Дженис крепко и сладко спит ночи напролет, разметавшись по широкой кровати. Она помолодела и похорошела. Ее думы, ее привычки, ее дитя, ее постель, ее дом — все принадлежит только ей.
— Утро вечера мудренее, — говорит Дженис. — Будешь рыбу доедать? Если нет, с твоего позволения, это сделаю я.
Джемма пригласила Эльзу в свою спальню, которая расположена в восточной башенке. Подниматься туда надо на декоративном лифте. Раскрываются двери, и Эльза попадает в восьмиугольную комнату. Солнечные лучи просачиваются через витражные высокие окна. По периметру комнаты сооружен аквариум, где в жемчужном мерцании пузырьков мелькают золотые и алые шелковые плавники и бесшумно колышутся удивительные подводные травы. Пол устлан мягчайшим ковром песочного цвета, потолок украшен голубоватой лепниной. Всюду в кадушках пальмы и вечнозеленые тропические растения, листья которых мягко перешептываются под действием потоков воздуха, идущего из тщательно скрытого жерла кондиционера. Особую прелесть этим покоям придает нежное журчание мини-фонтана.
— Здесь как на дне морском, — говорит Эльза.
— Рада слышать это, — отзывается Джемма. На ней нечто белое, пышностью напоминающее пенный гребень волны. — Потому что именно таков был замысел дизайнера. Я, правда, здесь все усовершенствовала по своему вкусу. Я считаю, что жилье должно отражать индивидуальность хозяина и дополнять ее. Жилье — это не просто фон для жизни. Ты согласна?
— Да, — отвечает Эльза.
— Во всяком случае, так говорил единственный мужчина, которого я в жизни любила. За исключением Хэмиша, конечно. У тебя вкус к старине и красоте останется на всю жизнь. Ты уже никогда не сможешь вернуться к штампованным коврам и дешевой серийной мебели. Таков эффект первой любви. Ты счастливица, Эльза. Ты ведь могла влюбиться в сумасшедшего автомобилиста, или в яхтсмена, или в оголтелого «гольфомана», и красота твоего будущего оказалась бы под угрозой. Пройдут годы, и ты не будешь жалеть, что в юности встретила Виктора.