Сестрички
Шрифт:
О, мистер Фокс, думайте обо мне, думайте так же, как я.
Я люблю тебя.
Я посылаю тебе свои грезы, свои чувства.
Я ощущаю, как соприкасаются наши души, я наливаюсь твоей силой и отдаю ее обратно, утроенную любовью.
…ты думаешь обо мне…
Я люблю тебя.
Я хочу тебя.
Теперь я знаю, что со мной. Это любовь.
Мистер Фокс, это любовь.
— Пожалуй, сливовицу надо убрать, — говорит Артур. — Это она свой норов показывает. Достанем лучше итальянского вина и представим, что мы уже на Капри, что все беды позади, что кругом солнце, лица друзей, и послушаем Мэрион.
Майское утро 1966-го года.
Джемма сидела в офисе, где били фонтаны и пели птицы. На улице светило солнце и просили подаяния хиппи, испытывая человеческую щедрость. Мир жил своей жизнью. Враги затаились, на сцену выступила любовь и радость, пусть не без помощи травки. В Нью-Йорке один богатый молодой человек даже выбросил с высоты «Эмпайр Стейт Билдинг» пачку банкнот, протестуя против доставшихся ему в наследство миллионов. И он не был сумасшедшим.
Какой цены достигла ныне честность?
А на высоте своего пентхауза спал в «джунглях» мистер Фокс. Этажом ниже ради его богатства и процветания печатала Мэрион и перебирала бумаги Джемма. Она наконец-то оделась подобающим образом: черное кружевное платье и кремовая шаль с алой вышивкой. Джемма была счастлива, прекрасна и взволнована. Она беспробудно проспала всю ночь в комнате Мэрион, откуда с помощью бытовой химии почти изгнали тяжелые запахи, пропитавшие матрацы. Лучше всего помогло, правда, старомодное дезинфицирующее мыло. Завтрак у Рэмсботлов подавали континентальный.
— Сегодня у нас голландский день, — пояснил с утра Артур, веселый, бодрый, в белой бороде пены для бритья. Одри радушно поставила перед Джеммой кофе, яйцо всмятку, сыр и гренки. За время еды Джемме ни разу не пришлось встать на ноги. И это Джемме, которой три года надлежало стоять и надзирать за Ханной, Гермионой, Генриеттой, Хелен и Элис, чтобы те успели поесть перед школой!
Бизнес, судя по всему, процветал. Джемме пришлось оторваться от бумаг, когда явилась киноактриса с примелькавшимся именем. У нее были большие глаза, нежный взгляд, стройная фигурка и жидкие волосы. Она интересовалась, каким камнем лучше украсить пупок, и один экземпляр даже просила Джемму продемонстрировать, но, учитывая, что бабушкино кружевное платье затрудняло доступ к телу, актрисочка быстренько передумала и отправилась перекусить, как она выразилась. «Обожаю пирожки с мясом» в дверях бросила она и исчезла вместе со своей драной шубейкой без пуговиц, под которой ничего не было.
Мэрион сказала, что ее уход никого не удивит, ибо всему свету известно, что она на бобах. Хорошо, что не пришлось будить мистера Фокса.
Как бы там ни было, первая встреча с миром звезд состоялась, и сердце Джеммы забилось быстрее.
— Знаменитости обладают своего рода аурой, — авторитетно заявила Мэрион. — К нам однажды заходил Мик Джаггер. Так вокруг его головы — светящийся белый сноп! Никогда и ни у кого не видела ничего подобного.
Джемма вежливо выслушала и кивнула. Мэрион, которая вчера была положительной и благоразумной, сегодня проявляла откровенные признаки эксцентричности, которые миссис Хемсли всегда называла нервозностью. Ночью Мэрион вскрикивала, стонала, ворочалась. Джемма во сне фиксировала эти звуки, но была слишком утомлена, чтобы по-настоящему проснуться. Утром Мэрион заявила, что рядом с Джеммой ей спалось как никогда хорошо, поэтому Джемма из деликатности решила не упоминать о ее ночном беспокойстве.
Теперь Мэрион печатала, снисходительно поучая Джемму, а та разбирала почту. Счастливая Джемма! Оказалась на переднем крае жизни.
Солнце светило. Фонтаны журчали. Птицы звенели. У нее в руках жизнь, молодость и чудесное будущее.
На рабочий стол упала тень.
На плечо легла тощая, как птичья лапа, рука.
— Ты из-за меня уже вздрагиваешь? — раздался голос мистера Ферста.
— Нет.
— Лжешь, — отрезал он. — И ни к чему такая неприязнь во взгляде. То, что я говорю, возможно, тебе неприятно, но если бы ты видела себя со стороны, то поняла бы меня. Так?
— Так. Потому что вы платите мне жалованье.
В руке у мистера Ферста Джемма заметила ножичек с резной ручкой. Лезвие его было таким острым и гладким, что казалось тоньше бумаги.
— Острый, — подтвердил он. — Превосходный и красивый нож. Перережет горло не хуже бритвы. Ничего, что я трогаю твои волосы?
— Чего. Даже очень, — сказала Джемма, хотя нож был почти у ее горла.
— А что, в моих руках есть что-то ужасное?
— Нет.
Есть! Есть! Твоя рука старая, холодная, а моя — молодая. И это чужая рука. Хочу руки мистера Фокса. Достаточно?
— У тебя такие мягкие волосы, Джемма. Ты пойдешь со мною обедать?
На помощь! На помощь! Джемме нужна помощь. Потерянная мать, утраченный отец, где вы теперь? Мистер Фокс, как ты смеешь спать? И, наконец, где Мэрион?
Мэрион потихоньку выскользнула из комнаты, стоило в ней появиться мистеру Ферсту. Подруга называется! И докторша, и супруга дантиста, и миссис Хемсли, и бабка Мэй — все обманывали. Родная мать умерла — худшее, страшнейшее предательство. Как ты смела умереть, мать!
Тишина. Даже попугаи затихли. Все замерло — ни половица не скрипнет, ни чашка не звякнет. Тишина. Никого. И ничего. Ничего нет между жизнью и мистером Фоксом, между смертью и обедом с мистером Ферстом, только нож, острый как бритва нож. И судя по кривой улыбке Ферста это не похоже на шутку. Снова Джемме кажется, что она на распутье.
Отвага — и смерть.
Малодушие — и жизнь.
Вечный выбор. Джемма выбрала смерть.
— Нет, — сказала она. — Я не буду обедать с вами, мистер Ферст.
Тишина. Дрогнуло лезвие.
Мистер Ферст вздохнул и положил нож на стол.
Значит, шутка.
Конечно. Шеф любит пошутить с секретаршей.
— Даже под угрозой смерти хорошенькая девушка не соглашается пообедать со мной! — простонал Ферст. — Должно быть, я совсем никудышный, старый хрен. Хочешь, я себе перережу горло — сейчас, вот этим ножом? Может, это тебя развлечет?
— Нет.
— Напрасно. Мы, наконец, узнали бы, действительно ли этот нож такой острый, как кажется. Это очень ценная вещь. Тонкая работа! Мистер Фокс сделал его нам всем на радость. Но, скорее, эта вещичка для вскрывания глотки, нежели конверта. Может, все-таки испробуем? Сделай одолжение! Мы убедимся, что нож оправдывает себя. А что такое, в конце концов, жизнь по сравнению с произведением искусства? Как говорит мой партнер Леон Фокс, жизнь коротка, искусство вечно.