Сестрички

Уэлдон Фэй

— Небезопасно?

Джемма подыгрывала Мэрион. Джемма воспряла духом и была полна отваги, как слепая летучая мышь, вцепившаяся в львиную гриву. Так она всегда подыгрывала малышке Элис, когда у той случались видения… будто мистер Хэмсли с лестницы грозит кулаком своей пятой, младшей дочери.

Она сумасшедшая!

— Но еще вчера ты настаивала, чтобы я осталась здесь.

— Вчера все было иначе.

— Значит, ты обоих хочешь себе прибрать! — Джемма злорадствовала. — И Фокса, и Ферста. Ты ревнуешь, что мистер Ферст приглашал меня обедать и что мистеру Фоксу я подавала наверх кофе. Ты, оказывается, не любишь конкуренции.

— Все не так просто, как ты думаешь. Положи, пожалуйста,

нож. Мне дурно становится при виде того, как ты крутишь его. Положи его в ящик стола, где ему положено быть, и забудь о нем.

— Смотри-ка, на лезвии кровь, — воскликнула Джемма. И действительно — на стали несколько рыже-бурых пятен.

— Это ты выдумала! — рассердилась Мэрион. — Это не кровь, это ржавчина. Должна быть ржавчина. А если ты такая любопытная, то знай: я сон видела про этот проклятый нож. Он в офисе уже неведомо сколько лет. Он жутко острый. Офелия, последняя наша секретарша, сломала однажды ноготь. Ножниц маникюрных у нее не оказалось, так она взяла этот нож, чтобы подровнять ноготь. Нож соскочил и так взрезал ей палец! Кровищи было! Но мы все вытерли, так что крови на нем быть не может, ржавчина — да. Это было, кстати, после того сна.

— Расскажи.

— Садись ближе. Стены очень тонкие, как во всех современных домах. И потолки тонкие. Иногда мистер Фокс днем приводит туда своих моделей. Полы скрипят, ходуном ходят, но не так, как скрипит кровать в родительской спальне. Это совершенно иные звуки. Я не знаю, что там происходит, чем они там занимаются. Мне дела нет.

— Так твой сон? — напомнила Джемма, сжимая зубы. Совсем скоро полдень, когда ей надо идти наверх и записывать то, что пожелает сказать мистер Фокс, и не будет ничего удивительного, если заскрипят полы. Уж Джемма постарается, чтобы они скрипели так, как пожелает мистер Фокс, и это будет решительно отличаться от жалкого скрипа в спальне Рэмсботлов, потому что Джемма предложит Фоксу свою девственность, а кто откажется от такого подарка? Но прежде надо отделаться от этой сумасшедшей, от Мэрион.

О глупая Джемма! Глупая девственница Джемма!

— Мне снилось, что я работала допоздна, сверхурочно, — заунывно начала Мэрион. — Я сидела в этом углу и разбирала нижние ящики — розовый и черный. Потом я решила покурить, села на пол почти в полной темноте и стала мечтать о Скандинавии и о ее фьордах. Я давно хочу увидеть фьорды. Мать с отцом любят пляжи, солнце и чеснок, а вот я люблю скалы и тихие, глубокие воды. Никогда не узнаешь, что они таят. На Средиземноморье все иначе — на воде презервативы так и плавают. И даже намека нет на вечные ценности. А я обожаю суровую природу севера, величавые легенды… Обязательно побываю на севере. Одна. Хотя одной мне часто не по себе. То видения, то ночные кошмары.

— Ты кажется, собиралась рассказать сон. Если нет, я пойду. — Вот так Джемма всегда дразнила маленькую Ханну, которая болтала с утра до вечера. — Потому что уже почти полдень. Мне надо идти с блокнотом к мистеру Фоксу.

Но не только для этого, а еще и для того, чтобы Леон Фокс раздел меня, расстегнул бы пуговку за пуговкой, крючок за крючком и поставил бы меня, нагую, перед собою, как сотни раз становилась я сама перед зеркалом, и тогда глаза его увидят то, что ни один мужчина не видел, руки его побывают там, где ничьих рук еще не было.

Кроме проклятых докторских.

— Ах да, — сказала Мэрион. — Сон. Так вот, сидела я в углу, в полумраке, мечтала о тихой, глубокой воде, как вдруг услышала вопль, и сюда вбежала женщина, совершенно голая женщина. В тот же миг взметнулись птицы, забились, закричали… Напрасно та женщина разделась донага: она была невозможно жирная, тряслись ягодицы, ляжки, груди… И тут я поняла, что это сестра мистера Ферста…

— Та самая, которая покончила с собой?

— Да, сестра мистера Ферста. А за нею из кабинета Ферста гнался мужчина и, догнав, ударил ее по голове вот этой лампой. Алебастр, между прочим.

Алебастр — материал ненадежный, легко пачкается, легко ломается. Джемма смотрела на белый шар лампы и видела следы и полосы там, где соприкоснулся он с головой… Да, смертельное оружие в больном воображении помешанной секретарши.

— Это чудесная, элегантная лампа, — сказала Мэрион, — но очень тяжелая. Женщина упала, а преследователь ее взъярился, будто она не должна была этого делать. Потом он наклонился и попытался снять кольцо с ее пальца, но не смог. Знаешь, как кольца впиваются, когда руки толстеют. Тогда он схватил этот нож и в неистовстве отрубил палец… Палец с кольцом взлетел и опустился прямо мне на колени. А я была в своей любимой бежевой юбке. В ужасе я сжалась, подумала, что теперь он убьет меня. Но он даже не взглянул по сторонам и меня не увидел. Про кольцо и палец он, казалось, забыл. А вместо этого подошел к окну и открыл его — сбоку есть специальный рычаг, но им редко пользуются, открывать окно стараются пореже, уж больно опасно — и выбросил женщину вниз. Весь пол был в крови, смотри, до сих пор осталось, хотя я чем только не скребла.

— Ты же говорила, что Офелия порезала палец. Ты просто не в себе, Мэрион. Ты сумасшедшая.

— Нет, я не сумасшедшая. Видеть сны это не безумие. Это, наоборот, развивает личность… Он отвернулся, я успела выскочить, а внизу уже собралась толпа, все вопили, орали… Ох, Джемма, Джемма.

— Представляю, какое впечатление на тебя произвело самоубийство мисс Ферст, раз после этого начались такие жуткие сны.

— Сон, по-моему, был до того. А может и нет. Все у меня перепуталось.

— Может быть, тебе обратиться к психиатру?

— Обращалась. Прописали валиум. Самое страшное в том сне — палец. Я ведь взяла его домой и спрятала в ящике своего комода. Зарыла среди своих любимых вещичек… знаешь, всякие мелочи — косынки, чулочки, ремешки… завернула, конечно, в огромную тряпку, и все равно кровь просочилась.

— Правы твои родители, — заметила Джемма. — Тебе пора в отпуск.

— Если это вообще был сон, — с надрывом продолжала свое Мэрион. — Если это не было явью. Как я могу быть уверена? Но то, что случилось в этом сне, я помню лучше чем то, что в прошлом году была на Канарских островах. Был там официант, помню. Мать с отцом все время подстраивают мне романтические приключения, так было и на Канарах. Но я помню лишь красное испанское вино и официанта в дверях. На следующий день все испарилось. Мне даже нечего было рассказать родителям. А они очень любят, чтобы им все рассказывали в мельчайших подробностях. Если ты найдешь какой недостаток в моих стариках, то только этот.

— Конечно, это был сон, — сказала Джемма. — Ты боишься Ферста, вот и приснилось дурное. А теперь я пойду к мистеру Фоксу. Он будет диктовать.

Мэрион открыла было рот, но говорить не стала. На лице ее появилось злорадство, как у Гермионы, когда она разрушала карточный домик Ханны и притворялась, что в этом виноват сквозняк.

— Что же, иди, — молвила она. — Мне какое дело.

Очень даже большое дело, подумала Джемма. Ты любишь мистера Фокса. Да весь мир любит Леона Фокса. Джемма его любит. И Джемма с решительностью и хладнокровием, о каких в себе и не подозревала (до поры до времени мы все милые, сдержанные люди), поправила перед зеркалом волосы, погримасничала, как это делают все девушки, взяла блокнот, остро заточенный карандаш и назло Мэрион, покачивая бедрами, начала восхождение. Пройти все круги… этой лестницы и через пятнадцать ступеней оказаться у цели.