Сестрички
Шрифт:
— Я к своей жизни отношусь вполне серьезно, — негодует Эльза.
— Эльза, дорогая, ты ошибаешься! — восклицает Виктор. — Я и люблю-то тебя за то, что ты несерьезна. Разве непонятно? Девятнадцатилетние девушки как раз и славятся своей беспечностью, даже безалаберностью и очаровательным индивидуализмом.
— А мне пока восемнадцать, — возражает Эльза. — Завтра еще не наступило. И прошу тебя, не мудри. Не порти мне день рождения.
— Не порти мне день рождения, — передразнивает Виктор. — Послушай сама, что ты
— Порывы, колебания, прихоти! — возмущается Эльза. — Это была любовь. Я полюбила тебя.
— Любовь прекрасно объясняет многое, но конкретным поводом для тебя была не любовь. Я же обратил внимание, что «любить» ты употребила в прошедшем времени. По крайней мере, у тебя хватило смелости и честности заявить об этом. Что же, все ясно. Мысли твои заняты Хэмишем. Тебе интересен этот похотливый толстосум. Секс для тебя тоже категория несерьезная, скорее азартная.
— Все, что тебя волнует, это твоя ветхая библиотечная лестница. Для тебя вещь важнее живой души.
Виктор берет свою чашку и выходит на открытую веранду. Он будет пить кофе здесь. Ему ни к чему такие пререкания. Дженис, кстати, крайне редко вступала с ним в перебранку.
Эльза идет звонить Марине, и скоро ей становится легче на сердце, потому что она всласть обсудила с подружкой сексуальные выверты Виктора и тем самым отомстила ему. Довольна и Марина: она поделилась переживаниями своей приятельницы, любовник которой склонен к вуаеризму.
— Знаешь, я бы с удовольствием окунулась в твои проблемы, Эльза, — в конце концов признается Марина. — Честное слово, завидую.
Вспыхивает цепь фонарей вокруг бассейна в парке, и мгновенно исчезает лунный свет. Там, где только что на фоне густо-звездного ночного неба серебрились остроконечные и округлые очертания деревьев, теперь зияет бархатная чернота, и на ее мягких складках — бриллиантово-голубой бассейн. Виктор уходит в дом, раздраженный таким кощунством по отношению к природе.
Элис катит Джемму к бассейну. За ними бредет Эльза. На Элис черный закрытый купальник, а Джемма завернута в белый шелковый балахон. Горячий воздух, который гонят кондиционеры у бассейна, нагревает и без того душную ночь.
— Ты сбежала, — с укоризной заявляет Джемма. — Испортила майонез и сбежала. Юные девицы не охотницы отвечать за последствия своих действий. И с Элис ты толком не познакомилась. А ведь я с ней возилась, когда она еще была маленькой девочкой. Теперь она со мной возится. Элис — первоклассный психотерапевт. Она собирается вновь поставить меня на ноги, правда, Элис?
— Тебе надо только убедить себя, что ты можешь ходить, и ты пойдешь, — громко чеканит Элис. — Ты просто ленива, эгоистична и избалована.
— У меня истерический паралич, — объявляет Джемма, — вряд ли это моя вина, Элис. Как ты все-таки старомодна.
Эльза разевает рот. Джемма сияет.
— На самом деле у меня нет никакой патологии, — говорит Джемма, — кроме, пожалуй, того, что я больше десяти лет не могу ходить.
Она звонко хлопает в ладоши, после чего предлагает Эльзе стакан молока, а себе с Элис берет два виски. Пригубив, Элис начинает разворачивать шелковый балахон.
— Сняла бы ты эти дурацкие бусы, — говорит она.
— Их носила моя мать, — возражает Джемма, цепляясь за ожерелье.
— Одна из немногих ее заслуг, — замечает Элис, опуская Джемму в воду. Загорелые сильные руки с легкостью держат белое нагое тело. Джемма в восторге начинает барахтаться. Ее стан строен и гибок, руки тонки, а ноги хоть и неподвижны, но совершенны по форме.
Элис спрыгивает в бассейн, подхватывает Джемму за талию и осторожно переворачивает ее на спину. Джемма бьет по воде белыми руками, устраивая фонтаны брызг, а ноги безжизненно болтаются на поверхности.
— Толкайся ногами, Джемма, — командует Элис, — толкайся что есть сил!
— Не могу-у, — стонет Джемма.
— Вернее, не хочу-у, — передразнивает Элис, — я вот сейчас отпущу тебя! Греби, толкайся или пойдешь на дно.
Она действительно убирает руки, но Джемма, похоже, намерена утонуть всерьез, поэтому Элис приходится не только ее схватить, но и голову поддерживать над водой.
— Это ожерелье, — уверяет Джемма, — оно тянет меня вниз.
— Тогда сними его.
— Не сниму.
Джемма как поплавок выныривает наружу, радуясь тому, как щекотно стекает с нее вода.
Лобковые волосы у нее сбриты, что придает телу одновременно порочный и невинный вид. Кажется, что оно принадлежит ребенку, хотя признаки возраста налицо. Тело Джеммы, избавленное от разрушительных сил беременности, похоже, начало увядать, не созрев окончательно, как стерилизованное молоко, которое тухнет и портится, но никогда не превращается в пышную, бодряще-кислую простоквашу.
— Я оставила тебе работу для перепечатки, — сообщает она Эльзе, когда Элис снова усаживает ее в кресло. — Видела?
— Видела, — отвечает Эльза. — Сделаю утром.
— Эльза — превосходная машинистка, — с фальшивым восторгом поясняет Джемма, и Элис без особого интереса оглядывает Эльзу.
— Вы как противоположные концы цветового спектра, — говорит Джемма, глядя на девушек. — Воплощение противоположных форм женского существования. А я, между прочим, рассказываю Эльзе историю моего недолгого секретарства.
— Да? Какую же версию ты избрала для нее?
— Послушай, сама узнаешь.
1966-й год.