Сестрички
Шрифт:
Джемма начинает перебирать матушкино ожерелье.
— Как бы я хотела стать другой, Эльза, как бы хотела! — вздыхает она. — Но не знаю как.
И Джемма продолжает свой рассказ.
1966-й год.
Палец у Джеммы распух и побагровел. Кольца по-прежнему сидели намертво. Тем не менее, Джемма и Мэрион собрались на работу, покидав свое барахлишко в новомодные устрашающего вида пластиковые сумки. Джемма натянула перчатки, которые дала ей Мэрион особые медицинские перчатки, предназначенные для профилактики отеков,
До станции метро их подвез мистер Рэмсботл.
— Я все думал о вчерашнем разговоре, — по дороге сказал он. — Сдается мне, что не стоит Джемме вот так просто уезжать с мистером Фоксом. Можете считать меня старомодным, но к путешествиям и отдыху надо относиться с почтением. Какой смысл тащиться в какую-то дыру, когда можно роскошно провести время в Монте-Карло? На Средиземноморье столько райских уголков! Кстати, Джемма, ты можешь поехать с нами на Капри. Мы готовы даже заранее внести за тебя деньги.
— Вы очень любезны, — ответила Джемма со всей мыслимой благовоспитанностью, — но я не смею злоупотреблять вашей добротой.
Действительно, пристало ли Джемме, возлюбленной непревзойденного мистера Фокса, трястись по рядовому туристскому маршруту в окружении темных обывателей! Джемме, у которой на пальце кольцо императрицы Екатерины Великой! О другом кольце лучше не вспоминать. Ювелир снимет его. Джемма была уверена. Причем резать, конечно, нельзя. Это же произведение искусства, эротический символ работы самого Леона Фокса. Растянуть надо. Но не резать.
— Думаю, даже лучше оттяпать палец, чем появляться в офисе с этими кольцами, — высказалась Мэрион в тесноте вагона метро.
— Ничего, — отмахнулась Джемма. — В обед схожу к ювелиру. Мистер Фокс все равно спит допоздна. А от мистера Ферста я буду прятать руку.
Утро прошло спокойно. Джемма даже успокоилась немного.
Но, явившись в перерыв к ювелиру, она выяснила, что он собирается уходить. Как она ни умоляла его, он не сдавался. Сказал только, что вернется в пять тридцать, исключительно ради нее, заметьте, и все сделает. На кольца он, правда, взглянул, после чего его интерес к Джемме возрос.
— Откуда они у тебя, деточка? Ничего-ничего, в пять тридцать все и расскажешь. В принципе, такую работу я мог бы и не оформлять официально, — пропел ювелир.
— Надеюсь.
— В зависимости от того, как мы договоримся, конечно, — добавил он и удалился пить пиво, отдыхать и совокупляться.
Ну, с этим-то проблем не возникнет, подумала Джемма, вдохновленная любовью мистера Фокса на любые подвиги.
Днем выпорхнул со своего райского чердачка мистер Фокс, походя кивнул — как же затрепетало сердце Джеммы! — и был таков. Вскоре он воротился, но в этот раз притворился чрезвычайно занятым и на Джемму даже не взглянул.
Мэрион все время находилась в кабинете мистера Ферста. Появилась она лишь однажды, чтобы тут же уйти за кофе. Но вскоре вышел и сам мистер Ферст. Джемма улыбнулась ослепительно и фальшиво и проворно уселась на руки.
— Джемма мне улыбнулась! — проскрипел мистер Ферст. — Улыбнулась! Наверное, она приняла меня за кого-то другого, так, Джемма? Вижу, что так. Ты ведь ненавидишь меня, Джемма Джозеф?
— Нет.
Я боюсь тебя. При чем тут ненависть. Ненавидеть легко и просто. Даже приятно. А презирать еще приятнее.
— Значит, ненависти нет. Значит, что-то иное, — сказал мистер Ферст. — Интересно. Скажи, Джемма, какой образ возникает у тебя в мыслях, когда ты слышишь мое имя?
— Руки.
Мистеру Ферсту это очень понравилось.
— Да, руки у меня красивые. И очень ловкие. Между прочим, я великолепно печатаю на машинке. Честное слово. Я печатаю гораздо лучше тебя, хотя ты в этом деле не последняя.
— Мужчина! Печатает на машинке! — по-детски непосредственно изумилась Джемма. Мистер Ферст обеспокоился.
— Ты считаешь, что это не мужское дело?
— Пожалуй. Даже смешно. Вообще-то я думала, что кожа на ваших руках… она…
— Что?
— Старая.
— А ты, значит, молодая.
— Да.
— Май и Ноябрь могут жить вместе. Такие случаи известны. Один силен юностью, другой мудростью. Согласны ли вы стать моей женой, мисс Джозеф?
— Нет.
— Я задал этот вопрос, чтобы всего-навсего услышать твой голос. Как я и ожидал, он полон ужаса и омерзения. А ведь я, Джемма, одинок. Ты просто не умеешь себя вести. Могла бы капельку пожалеть меня. Я согласен даже, чтобы ты лишь из-за денег за меня вышла. Ты знаешь, перспективы неплохие. Даже если эта фирма рухнет, чему я нисколько не удивлюсь. Капитал строится на ширпотребе, а не на коллекционных изделиях. С ними одни убытки. Я, например, собираюсь начать цветочный бизнес — комнатные растения, керамика, пластмасса для интерьера. Ей-Богу, Джемма, ты не прогадаешь. К тому же многие девушки так поступают. Не все в результате счастливы, конечно, но в тебе я уверен.
— У меня еще есть гордость, — сказала Джемма — само высокомерие.
— Гордость! Ты вспомни сестричек в красных башмачках! Они отняли у матери последний кусок хлеба и бросили его в грязь, чтобы не испачкать нарядной обуви! А он, хлеб-то, проваливаться начал и провалился аж до самой преисподней. И тогда сестричкам пришлось перед сатаной плясать, плюхая красными туфельками по грязи да по дерьму. А почему ты сидишь на своих ладошках, Джемма?
— Такая у меня привычка.
— Проси чего хочешь, чаровница. Снизойди. Умоляю. Сжалься.
— Никогда.
— Ну хоть ручку левую покажи.
— Нет.
Сердце у Джеммы неистово колотилось. Никогда ей еще не было так страшно, а ведь она не из трусливых.
Мистер Ферст потянулся к ней своей сухощавой лапой, схватил за руку. Джемма содрогнулась. С чего бы ей дрожать от его прикосновений?
Ферст улыбнулся.
— А ведь у нас с тобой могли бы быть чудные детки, Джемма.
Да, именно так испокон веков говорили с женщинами мужчины, движимые грубым животным инстинктом, готовые ради его удовлетворения на насилие и принуждение.