Сестры из Сен-Круа
Шрифт:
Моя дорогая Молли, тебе сейчас будет очень тяжело, особенно если об этом станет известно дома. Я не стала говорить своему отцу — он все равно не поймет, и, полагаю, тебе тоже лучше держать это в секрете. Никто не должен знать: пусть все думают, что Том погиб в бою. Падре похоронил его на кладбище недалеко от линии фронта, похоронил по-христиански, так что теперь твой Том покоится с миром среди своих товарищей.
Я должна сказать тебе кое-что еще, дорогая Молли, а именно — я решила остаться здесь, в монастыре, и стать одной из сестер. Мать-настоятельница приняла меня в послушницы, и отныне я буду зваться сестрой Мари-Пьер. Ты, наверное, удивишься моему решению, но удивляться нечему. Ты же знаешь, как мне всегда было здесь
Я, конечно, написала отцу и рассказала ему об этом. Знаю, он будет недоволен, но я убеждена, что поступаю правильно. Я надеюсь приехать в Чарлтон Амброуз на несколько дней, чтобы повидать его, когда меня отпустят, и тогда же смогу увидеть тебя и твоего малыша.
Мне очень горько сообщать тебе эту ужасную весть, Молли, но ты знаешь, что всегда будешь в моих молитвах, так же, как сейчас.
Твоя любящая подруга Сара
Рэйчел сидела с письмом в руке и со слезами на глазах. «Какое невероятно грустное письмо», — думала она. Как только Молли смогла пережить это? Должно быть, она сказала родителям, что Том погиб. Но рассказала ли она всю правду?
«Вряд ли, — решила Рэйчел. — Я бы на ее месте не стала, учитывая, какие у нее с ними были отношения». Отцу-то она наверняка не сказала, разве что с матерью все-таки поделилась своим горем. С кем-то ведь нужно было.
Интересно — значит, капеллана звали Смолли. Может, это тот самый Генри Смолли, который после войны приехал в Чарлтон Амброуз? Должно быть, он и есть. В статье о нем в архиве «Кроникл» было сказано, что он служил на фронте в Первую мировую. Возможно, он знал Фредди и после войны приехал повидать его отца. «Или не его, а Молли?» — пришло в голову Рэйчел. Очевидно, казнь Тома Картера сильно его потрясла. Иначе зачем бы ему ехать в монастырь, чтобы лично сообщить Молли эту новость? Адрес Молли он знал из расчетной книжки Тома. Может быть, он как раз и приехал посмотреть, как они там живут с ребенком? Было ясно, что он очень сопереживал погибшим на войне. Видимо, это он и убедил сэра Джорджа позволить ему освятить девятое дерево. Может быть, Сара попросила его поговорить с ее отцом. Как бы то ни было, очевидно, что преподобный Генри Смолли приехал в Чарлтон Амброуз в 1921 году и прожил там до 1938 года. Он написал историю прихода, и теперь Рэйчел была убеждена: он знал, в честь кого посажено девятое дерево. И она теперь, кажется, тоже знала. В честь ее прадеда, Тома Картера.
Как же Смолли убедил сэра Джорджа оставить девятое дерево, посвященное неизвестному солдату? Должно быть, рассказал ему часть правды: что это жених Молли, который, как и Фредди, погиб на Сомме, один из его подчиненных. О прочих обстоятельствах он почти наверняка не рассказывал. Как писала Сара в своем письме, ее отец не понял бы. Но, видимо, Смолли все же каким-то образом убедил сквайра, что оставить дерево — это просто акт милосердия.
Ник Поттер явился с бутылкой вина и букетом цветов. Яркая целлофановая обертка недвусмысленно свидетельствовала о том, что цветы куплены в придорожном магазинчике. Он прошел за Рэйчел на кухню, где она поставила цветы и вино на стол, а потом повернулась к нему и сказала:
— Ох, Ник, как я рада, что ты пришел.
— Я тоже, — сказал Ник, обнял ее и начал целовать. На долю секунды она напряглась, а затем расслабилась и стала отвечать на его поцелуи — так непринужденно, будто всегда так делала. Наконец он выпустил ее и, глядя ей в лицо, сказал:
— Если бы я знал, что ты так отреагируешь, то поцеловал бы тебя раньше. — И стал целовать снова.
Наконец он сказал:
— А теперь рассказывай, что случилось.
Рэйчел увела его в гостиную, и они вместе сели на диван.
— Не то чтобы случилось, —
— Расскажи.
Рэйчел рассказала ему все, что узнала из писем, и прочитала вслух последнее письмо Тома и письмо от Сары. Под конец голос у нее начал срываться, и она расплакалась. Слезы катились по ее лицу: она представляла себе, как больно было Молли, когда та получила Сарино письмо и последнее прости от Тома. Ник обнял ее и прижал к себе. Он ничего не говорил, только обнимал ее, пока она наконец не сказала, шмыгнув носом:
— Извини. Что-то я совсем разнюнилась.
Ник дал ей свой носовой платок, и она высморкалась. Он налил бокал вина и, протягивая ей, спросил:
— А твоя бабушка знает обо всем этом?
— Нет, не думаю. Она говорит, что никогда не читала этих писем, и вряд ли кто-то рассказывал ей, когда она была маленькой.
— Так значит, это твой прадедушка.
— Да, и знаешь, я уверена, что девятое дерево в Эшгроуве было посажено в его честь. Думаю, Молли каким-то образом ухитрилась его посадить. Помнишь, они упоминают капеллана Смолли, который был с Томом в последние часы? Так вот, в 1921 году он стал приходским священником Чарлтон Амброуз. Это ведь наверняка тот же самый, да? Слишком невероятное совпадение — еще один Генри Смолли. — Рэйчел отпила из бокала и заговорила снова: — В газете за тот год писали, что он служил на фронте. Я, конечно, пока не могу ничего утверждать, тут нужно тщательное расследование, но если это он, то он мог помочь Молли посадить дерево или, по крайней мере, знал, что она его посадила. Мы никогда не узнаем наверняка, правда ли это дерево в честь Тома Картера, но мне хочется думать, что это так.
— Ты уже все письма прочитала? — спросил Ник.
— Почти, — ответила Рэйчел. — Остался еще один конверт. Он больше других, и на нем нет ни адреса, ни даты. Остальные я читала в хронологическом порядке, а это решила оставить напоследок.
— Так, может, прочитаешь его сейчас? — предложил Ник. Его беспокоило, что там написано, и он подумал, что лучше быть рядом с Рэйчел, когда она его откроет.
— Ладно.
Рэйчел поставила бокал на стол и взяла последний конверт. Повертела его в руках. Он был толстый, коричневый, без всяких надписей и плотно заклеен. Рэйчел взяла нож и, осторожно вскрыв конверт, достала то, что было в нем. Это оказался еще один конверт, поменьше, белый, тоже запечатанный и адресованный Розмари Дэй.
— Это, наверное, бабушка, — сказала Рэйчел, хотя несколько растерянно. Она всегда думала, что бабушку зовут просто Роуз. — Должно быть, это письмо для бабушки. От Молли: написано тем же почерком, что и дневник. — Она долго смотрела на конверт, а затем с сожалением отложила в сторону нераспечатанным и стала рассматривать остальное. Это была армейская расчетная книжка на имя Томаса Картера, еще что-то, завернутое в мятую папиросную бумагу, и черно-белая фотография. Рэйчел взяла фотографию, поднесла к свету и впервые увидела лицо Тома Картера. Он был в форме, фуражка залихватски чуть сдвинута на затылок. Он глядел прямо в объектив с серьезным выражением лица, лишь легкий намек на улыбку чувствовался в морщинках вокруг глаз. Рэйчел вспомнила слова Молли, когда она получила эту фотографию: «Такой красавчик!» Фото явно было сделано специально для того, чтобы отправить ей. У Тома было длинное узкое лицо с решительно выступающим вперед подбородком. Рот прямой, без улыбки, а глаза… «Мне знакомо это выражение», — внезапно подумала Рэйчел, разглядывая портрет. Она закрыла ладонью нижнюю половину лица, и перед ней оказались бабушкины глаза — чуть заметно улыбающиеся, слегка насмешливые — так смотрела бабушка, когда подозревала, что над ней подшучивают.
Рэйчел протянула фотографию Нику.
— Это он, — сказала она. — Том Картер. У него бабушкины глаза… то есть наоборот.
Ник взял фотографию и перевернул обратной стороной. На обороте стоял штамп французского фотографа и надпись выцветшими чернилами: «Февраль 1916 года».
— Так значит, это он, — сказал Ник. — А твоя бабушка когда-нибудь видела его?
Рэйчел пожала плечами, продолжая разглядывать фотографию.
— Сомневаюсь, — сказала она. — Я возьму фото с собой завтра, когда повезу ей письмо.