Сестры
Шрифт:
— Забирай вот эту марку, она редкая! — говорила она, сверкая своими большими черными глазами. — Самую красивую бери, с кремлевской башней!
А поздно ночью, когда весь дом уже давно уснул, Женя и Лида сидели на кровати возле открытого окна, и Женя (хотя Лида ни о чем не спрашивала) рассказала о том, как фашисты убили ее маму. Женя впервые заговорила о своем горе; ей и самой было странно, что она вдруг кому-то изливает всю свою душу. Но она уже не могла остановиться. Она все рассказала — но маме, и о Зине, и о том,
Слезы текли по лицу Жени, но она их не замечала.
Девочки долго молчали. Потом Лида спросила:
— Женя, а где твой папа?
— Папа? Он в Минске на заводе работал. Он сразу на фронт ушел, как война началась. И нам написали — он под Минском в первых боях убит…
Лида прижалась плечом к Жениному плечу. И они снова помолчали.
Понемногу Женя успокоилась. И ей даже легче стало. Так всегда бывает: когда выплачешься, расскажешь о своем горе, оно словно уменьшается.
Глава двадцать вторая. Двадцать семь Зин
Прошел месяц. Теперь чуть ли не каждый день почтальон приносил кипу открыток Максимовой Евгении. Вот и сейчас за дверью знакомый голос произнес нараспев:
— Почта!
Дежурная Женя с грохотом откинула крюк.
— Максимовой Евгении… и еще Максимовой… и это ей. Сегодня, поди, целый десяток наберется.
Женя взяла открытки. От волнения буквы в ее глазах запрыгали. Вот из Ульяновска: «По сведениям… ни в детских домах, ни на усыновлении… не значится». Из Свердловска, Рязани, Иркутска — то же самое. Может, здесь что-нибудь другое? Нет, все то же. Вечно эти жестокие слова: «не значится».
— Женечка, не надо так огорчаться. — Тамара Петровна обняла ее, — Я сама схожу в управление и всё толком узнаю. Я ведь тебе уже обещала. Обязательно схожу.
— Тамара Петровна, пойдемте скорей! Сейчас! — взмолилась Женя.
У завуча было множество неотложных дел — она сегодня в первый раз после долгой болезни пришла к своим девочкам. И все же сразу после обеда она пошла в управление.
Приняла ее худощавая женщина неопределенного возраста, коротко, по-мужски, остриженная. Это и была подполковник милиции Анна Игнатьевна Журавлева.
Тамара Петровна быстрым взглядом окинула огромный письменный стол. На столе — необыкновенная чернильница в виде медведя на айсберге с надписью: «Дорогой Анне Игнатьевне Журавлевой на память от В. и Л. Ивановых, которым она нашла сына», откидной календарь, испещренный пометками, и толстая папка, которую при виде посетительницы Журавлева отложила в сторону.
— Вы из детского дома имени Дзержинского? — переспросила она. — У вас воспитываются дети погибших фронтовиков? Как же, знаю… Да вы садитесь, товарищ Викентьева! — И женщина-подполковник показала на большое мягкое кресло.
Но Тамара Петровна придвинула себе стул. «В такое кресло как сядешь, так и утонешь», — подумала она.
— Я к вам вот по какому делу. — И Викентьева коротко передала все, что знала о Зине.
— Как это ни трудно, — сказала она тихо, но твердо, — а девочку мы обязаны разыскать. Если бы вы только знали Женю…
Журавлева не торопясь достала из кожаного портсигара папиросу и закурила.
— Максимову Евгению Корнеевну? — Голос у нее был глуховатый. — Как не знать!
Тамара Петровна удивилась — в управлении уже знают Женю? И даже то, что она Корнеевна?
— Это дело у меня вот где… — Журавлева поднесла руку к белому подворотничку своей гимнастерки. — Вот!
Она придвинула к себе толстую папку, и Тамара Петровна удивилась еще больше — на папке было написано:
МАКСИМОВА 3. К.
И тут Журавлева, которая обычно всех посетителей принимала радушно и участливо, посмотрела на посетительницу строго и неодобрительно.
— Нет спасенья! Сыплются на нас каждый день, как дождик! — Она вынула из папки ворох открыток. — Тут, видно, целая артель работает. Артель по розыску вашей Зины Максимовой.
— А-а-а, это всё наши девочки! — улыбнулась Тамара Петровна.
— Да вы понимаете, что они натворили, ваши девочки? — сердито продолжала Журавлева. — Чуть ли не пятьдесят областей и краев ищут Зину!
— Ее и республики ищут, — уточнила Викентьева. — И в районах тоже.
— Превосходно! Ваши девочки организовали чуть ли не всесоюзный розыск! — Журавлева стряхнула пепел с папиросы. — И знаете, что получилось? Девочки запрашивают города. Каждый город ищет Зину Максимову у себя и, кроме того, запрашивает Главное управление, чтобы оно искало по всему Союзу. Ищем-то ведь все-таки мы!
— Вы меня извините, но я пока не вижу толку, — заметила Тамара Петровна.
Журавлева пристально посмотрела на собеседницу, подумала. Затянулась папиросой и неторопливо подала ей стопку карточек:
— Вот, пожалуйста, двадцать семь Зин Максимовых нашлось.
Тамара Петровна не могла скрыть удивления:
— Куда столько? Нам только одну Зину, сестру нашей Жени.
— Пожалуйста, выбирайте любую. — Журавлева невесело улыбнулась.
— Я не понимаю… — еще больше растерялась Тамара Петровна. — Что вы этим хотите сказать?
Она стала перебирать карточки. Ах, вот оно что! На каждой карточке стояло: «Зинаида Корнеевна Максимова». Здесь были москвички, горьковчанки, жительницы Алма-Аты, Читы, Риги, Сыктывкара… Всем им было по восьми-девяти лет.
В кабинет вошла девушка и положила на стол пачку бумаг и груду открыток.
— Сегодняшняя почта, товарищ подполковник, — сказала она и ушла.
— Так и есть! — Журавлева взяла лежавшие поверх бумаг открытки. — Опять ваши девочки строчат…
И что-то пометила в своем блокноте.