Сестры
Шрифт:
— А что же случилось с тетей Пашей?
— Не знаю, — ответил председатель. — Ничего достоверного нет.
Тут вмешались колхозники:
— Слух прошел такой, будто тетю Пашу схватили фашисты в лесу вместе с девочкой и не то в Германию угнали, не то в лагерь смерти.
— А когда старобинцы ушли в лес? — спросила Журавлева.
Председатель вздохнул:
— Это у нас каждый всю жизнь помнить будет: пятнадцатого декабря сорок первого года.
Журавлева вместе с колхозниками зашла в хату Татьяны Мороз. Здесь теперь жили чужие люди, которые ничего не знали о прежних хозяевах.
На широкой лавке в расстегнутой косоворотке, без пояса сидел мужчина. Он неторопливо деревянной ложкой хлебал щи из солдатского котелка. Стена над столом, за которым он обедал, была густо увешана старыми, выцветшими фотографиями.
— Нет, от старых хозяев ничего не осталось, — проговорил он, выслушав Журавлеву.
— Вот же она, тетя Паша! — Один из колхозников ткнул морщинистым пальцем в карточку.
— Да, это, должно быть, ихние. — Мужчина аккуратно обтер ложку хлебом и отложил в сторону. — Это как у них висело, так и осталось. А кто снят, мы и сами не знаем.
Петя Острейко бережно снял карточку и передал Журавлевой. Анна Игнатьевна с волнением взяла снимок. Она долю смотрела на круглолицую чернобровую женщину с большими задумчивыми глазами.
— Берите, может она вам для дела пригодится, — сказал мужчина.
Когда они уже были в машине, Журавлева говорила лейтенанту:
— Вот, Петя, видишь, сколько у нас новых нитей появилось! А сколько у нас теперь будет помощников! И пионеры, и комсомольцы, и колхозники…
— Товарищ подполковник, а здорово вы с ребятами обходитесь! — С уважением сказал Петя.
— Так ведь я педагог. Педагогический институт кончила. И тебе советую — не теряй время, расти!
— А я тоже в педагогический иду. С первого сентября…
Возвращаясь в Москву, Анна Игнатьевна всю дорогу думала о новых, добытых ею сведениях, о трагической судьбе тети Паши и ее ребенка.
Да, все это надо проверить, уточнить.
Приехав в Москву, Анна Игнатьевна снова изучала документы. В специальном бюро она просматривала толстые папки со списками советских людей, замученных фашистами, снимки могил с фамилиями жертв, которые там похоронены. Случайно среди этих снимков она обнаружила кинопленку. Просмотрела ее в министерском кинозале.
А потом она сидела в темном зале, и перед ней на экране появился заснятый фашистами лагерь смерти, тот самый, о котором говорил председатель колхоза в деревне Старобино. Эту пленку наши солдаты обнаружили в гестапо.
Медленно, еле-еле движутся люди-призраки. Им нет конца… Их сотни… Что это? Знакомое лицо. Нет, не может быть! Анна Игнатьевна даже привстала с кресла.
Прямо на нее смотрит пожилая женщина… нет, старуха. Худая, изможденная. Но глаза все те же — огромные, грустные, задумчивые. Мелькает надпись на немецком языке: «Tante Paseha, Praskowja Wolchowska. Sie kam zur Hilie den Partisanen» [1] .
1
«Тетя Паша, Прасковья Волховская. Она помогала партизанам»
Анна Игнатьевна расстегнула ворот гимнастерки. Ей было душно. Ей слышались стопы замученных фашистами людей. Она видела кровь расстрелянной тети Паши. Она видела казнь…
Вспыхнул свет. Журавлева долго еще сидела с закрытыми глазами. Потом поднялась, стиснула пальцы: «Только не распускаться, держать себя в руках».
Все, что она узнала нового, подтверждало ее прежние предположения. Но опять все нити обрывались на одном и том же: Васильевна погибла. Куда же она спрятала ребенка? Где Зина?
В кадрах фашистской кинохроники, заснятой в феврале сорок второго года, Зины Максимовой не было.
Глава двадцать четвертая. Сестра
Все эти дни в детском доме столько говорили о подполковнике Журавлевой, об открытках и Жениной сестре Зине, что Тамаре Петровне пришлось вмешаться.
— Девочки, довольно об этом. Ведь Жене тяжелы эти разговоры, она тревожится, нервничает. Займитесь-ка чем-нибудь и ее займите. Пионерки, что у вас там по плану — игра, поход, спектакль?
Пионерки решили снова устроить «волшебный уголок», который всем так понравился. Только там будут не одни электрические, а всякие чудеса — химические, математические…
После обеда Лида, Майя и Аля с толстой тетрадкой «Журнал юных химиков» уселись на ступеньках веранды. Девочки выбирали опыты: как из «воды» получить кристаллы «золота», как «молоко» превратить в «воду», а «воду» в «молоко».
Аля то и дело приговаривала:
— Потрясающе!
И незаметно зевала. Они не состояла в кружке, но делала вид, будто интересуется им, потому что не каждый ведь может сказать: «Я люблю точные пауки!» Сама Тамара Петровна говорит, что химией увлекаются всегда самые серьезные девочки.
— Понимаете, даже мысли можно отгадывать, — шопотом проговорила Лида. — Я буду магом и скажу: «Шалды-балды, караван-сарай, рахат-лукум, халва-сабза-урюк и арык! О чем думает Женя?» И окуну блюдце в «воду»! На блюдце выступает большая зеленая цифра «пять». «Вот, товарищи, о чем думает Женя: сдать экзамены на пятерку». Аля, интересно?
Аля не слышала — она смотрела на Женю и думала: пойдет она на футбол или не пойдет? Ведь это сегодня «Чистые пруды» играют с «Воронцовым полем», лучшей школьной командой. А если Женя пойдет, она позовет и девочек.
Женя сидела на веранде за длинным столом и по придуманному ею способу в одно и то же время занималась чистописанием и грамматикой — переписывала прописи, которые Лида составила ей из грамматических правил: «Приставки из, воз, раз, без, низ, чрез пишутся, как слышатся…»
Возле Жени на маленькой табуретке Нина баюкала куклу.
«Пойдет! Она с самого утра все пишет. А весь день писать нельзя!» — решила Аля и повеселела. Она уже видела себя на стадионе.
— Аля, я тебя спрашиваю: интересно или неинтересно? — повторила Лида.