Сев
Шрифт:
– Девять масел, Весельчак, мазать, флик-флак и крутка! Что вы скажете?
– воскликнул Баундерби, хохоча во все горло.
– Да, подходящая компания для человека, который своими силами залетел так высоко.
– А вы спуститесь пониже, - сказал Купидон.
– О господи! Если вы сумели залететь так высоко, почему бы вам не спуститься немножко.
– Какой назойливый малый!
– проговорил мистер Грэдграйнд, бросая на Купидона взгляд из-под насупленных бровей.
– К сожалению, мы вас не ждали, не то мы пригласили бы для вас вылощенного джентльмена, - ничуть не смущаясь, отпарировал Купидон.
– Уж если вы так привередливы, надо было заказать его заранее. Для вас это пустяк. Все равно что по тугому пройтись.
– Что такое? Опять какая-нибудь дерзость?
– спросил мистер Грэдграйнд, почти с отчаянием глядя на Купидона.
– Что это значит пройтись по тугому?
– Довольно! Ступай отсюда, ступай!
– крикнул мистер Чилдерс, выпроваживая своего юного друга с решительностью и проворством обитателя прерий.
– Ничего особенного это не значит. Просто бывает туго или слабо натянутый канат. Вы что-то хотели передать Джупу?
– Да, да.
– По-моему, - сказал мистер Чилдерс, - вам это не удастся. Вы вообще-то его знаете?
– Ни разу в жизни не видел.
– Сомневаюсь, чтобы вы и впредь его увидели. Думаю, что он исчез.
– Вы хотите сказать, что он бросил свою дочь?
– Я хочу сказать, что он смылся, - кивнув головой, подтвердил мистер Чилдерс.
– Вчера он обремизился и позавчера, и нынче опять обремизился. В последнее время он только и делал, что ремизился, вот и не выдержал.
– А зачем он... так много... ремизился?
– запинаясь, спросил мистер Грэдграйнд.
– Гибкость теряет, поизносился, - сказал Чилдерс.
– У ковра он еще годится, но этим не прокормишься.
– У ковра!
– повторил Баундерби.
– Опять начинается! Это еще что такое?
– Ну, в роли комика, если вам так больше нравится, - презрительно, через плечо, бросил мистер Чилдерс, отчего его длинные волосы взметнулись все разом.
– И заметьте, сэр, Джупа мучил не самый провал, а то, что об этом знает его дочь.
– Прелестно!
– вмешался мистер Баундерби.
– Слышите, Грэдграйнд? Это прелестно. Он так любит свою дочь, что убежал от нее! Это просто перл! Ха-ха! Вот что я вам скажу, молодой человек: я не всегда был таким, каким вы меня видите. В этих делах я знаю толк. Представьте себе, моя мать бросила меня. Да, да, не удивляйтесь!
И. У. Б. Чилдерс не без колкости заметил, что ничего удивительного в этом не находит.
– Так вот, - сказал Баундерби.
– Я родился в канаве, и моя мать бросила меня. Хвалю я ее за это? Нет. Может, я когда-нибудь хвалил ее за это? Отнюдь. Что мне сказать о ней? Скажу, что хуже нее не сыщешь женщины на всем свете, кроме разве моей пьянчуги бабушки. Я не из тех, кто гордится своим рождением, блюдет честь семьи - такими дурацкими фокусами я не занимаюсь. Я всегда говорю все, как есть, и про мать Джосайи Баундерби из Кокстауна говорю без утайки, как сказал бы про мать любого бездельника. И про этого негодяя так скажу. Бродяга он и мошенник, ежели хотите знать.
– А с чего вы взяли, что я хочу знать?
– поворачиваясь к Баундерби, спросил мистер Чилдерс.
– Я объясняю вашему другу, что произошло. Если вам не угодно слушать, можете подышать свежим воздухом. Я вижу, вы любите язык распускать. Советую вам распускать его в своем доме, - саркастически заметил Чилдерс, - а здесь лучше попридержите язык, пока вас не спрашивают. Уж какой-нибудь домишко у вас, вероятно, найдется?
– Пожалуй, найдется, - отвечал мистер Баундерби, громко смеясь и звеня монетами в кармане.
– Так вот, будьте любезны распускать язык у себя дома. А то этот наш дом не больно крепкий, боюсь, он вас не выдержит!
Еще раз смерив мистера Баундерби взглядом, Чилдерс решительно отвернулся от него, давая понять, что разговор с ним окончен, и сказал, опять обращаясь к мистеру Грэдграйнду:
– Час тому назад Джуп послал свою дочь в аптеку. Потом видели, как он вышел крадучись, надвинув шляпу на лоб, с узелком под мышкой. Она, конечно, никогда этому не поверит, но он ушел совсем, а ее бросил.
– Почему вы думаете, что она не поверит?
– спросил мистер Грэдграйнд.
– Потому, что они души друг в друге не чаяли. Потому, что они были неразлучны. Потому, что до нынешнего дня он, казалось, только ею и жил. Чилдерс подошел к пустому чемодану и заглянул в него.
У мистера Чилдерса и мистера Киддерминстера была очень своеобразная походка: ноги они расставляли шире, чем простые смертные, и усиленно подчеркивали, что колени их утратили способность сгибаться. Такая походка отличала всю мужскую половину цирковой труппы и служила признаком постоянного пребывания в седле.
– Бедняжка Сесси!
– сказал Чилдерс, поднимая голову от пустого чемодана и встряхивая пышной шевелюрой.
– - Напрасно он не отдал ее в ученье. Теперь она осталась ни при чем.
– Такое мнение делает вам честь, - одобрительно сказал мистер Грэдграйнд.
– Тем более, что сами вы ничему не учились.
– Я-то не учился? Да меня начали учить с семи лет.
– Ах, вот оно что?
– обиженно протянул мистер Грэдграйнд, словно Чилдерс обманул его ожидания.
– Я не знал, что существует обыкновение учить малолетних...
– Безделью, - ввернул с громким хохотом мистер Баундерби.
– И я не знал, черт меня побери! Не знал!
– Отец Сесси, - продолжал мистер Чилдерс, даже не взглянув в сторону Баундерби, - вбил себе в голову, что она должна получить невесть какое образование. Как это взбрело ему на ум, понятия не имею, но засело крепко. Последние семь лет он только и делал, что подбирал для нее какие-то крохи ученья, чтобы она хоть немножко знала грамоте, ну и счету.
Мистер Чилдерс вынул одну руку из кармана, потер щеку и подбородок и устремил на мистера Грэдграйнда взор, выражавший сильнейшее сомнение и весьма слабую надежду. Чилдерс с самого начала, ради покинутой отцом девочки, пытался задобрить мистера Грэдграйнда.