Сев
Шрифт:
– Разумеется, сэр, - отвечала миссис Спарсит со скорбным достоинством, - Итальянская опера была мне знакома с весьма раннего возраста.
– И мне, сударыня, и мне, - сказал Баундерби, - но только с оборотной стороны. Можете мне поверить - жестковато было спать на мостовой под колоннадой Итальянской оперы. Такие люди, как вы, сударыня, которые с детства привыкли нежиться на пуховых перинах, и понятия не имеют, каково это - улечься спать на камни мостовой. Это надо самому испробовать. Нет, нет, - какой смысл говорить с вами о циркачах. С вами надо беседовать о приезжих балеринах,
– Я так полагаю, сэр, - ответствовала миссис Спарсит не без смирения, но по-прежнему с достоинством, - что в этом нет никакой надобности. Льщу себя надеждой, что я научилась приспосабливаться к жизненным переменам. Ежели я с интересом слушаю ваши назидательные рассказы о выпавших вам на долю испытаниях и мой интерес никогда не ослабевает, то в этом, право, нет моей заслуги, - ведь это всем интересно.
– Не спорю, сударыня, - подтвердил принципал миссис Спарсит, находятся люди, которые охотно слушают, как Джосайя Баундерби из Кокстауна рассказывает по-своему, без прикрас, о том, что ему пришлось пережить. Но вы-то, сознайтесь, вы-то сами родились в роскоши. Не отрицайте, сударыня, что вы родились в роскоши.
– Я и не отрицаю, сэр, - отвечала миссис Спарсит, тряхнув головой.
Мистер Баундерби с важным видом вышел из-за стола и, став спиной к камину, воззрился на особу, которая столь ощутимо увеличивала его общественный вес.
– И вы принадлежали к высшему кругу. К самой, черт возьми, верхушке, - проговорил он, подставляя огню свои ляжки.
– Вы правы, сэр, - отвечала миссис Спарсит самым смиренным тоном, не боясь, однако, затмить своего принципала, ибо самоуничижение Баундерби зиждилось на противоположной основе.
– Вы вращались в самом фешенебельном обществе, и все такое, - не унимался Баундерби.
– Да, сэр, - отвечала миссис Спарсит, всем своим видом подчеркивая горечь утраты, - вы безусловно правы.
От удовольствия мистер Баундерби, согнув колени, даже обнял свои ляжки и громко захохотал. Но тут доложили о приходе мистера и мисс Грэдграйнд, и Баундерби пожал руку своему приятелю, а дочь его наградил поцелуем.
– Можно позвать сюда Джуп?
– спросил, обращаясь к хозяину, мистер Грэдграйнд.
Пожалуйста. Итак, Джуп позвали. Девочка вошла, присела перед мистером Баундерби и перед его другом Томом Грэдграйндом, а также перед Луизой, но на беду от крайнего смущения пропустила миссис Спарсит. Заметив это, Баундерби, весь раздувшись от спеси, произнес целую речь:
– Ну-с, девочка, вот что я тебе скажу. Имя леди, что сидит за чайным столом, - миссис Спарсит. Эта леди исполняет здесь обязанности хозяйки дома, и у нее очень знатная родня. Следовательно, ежели ты еще раз переступишь порог моего дома и не выкажешь этой леди должного уважения, ты очень скоро выйдешь отсюда. Имей в виду, что мне наплевать, как ты отнесешься ко мне, - я ни на что не притязаю. У меня не только нет знатной родни, но вообще никакой родни нет, - я происхожу от подонков. Но мне не все равно, как ты ведешь себя с этой леди. И ты будешь с ней почтительна и вежлива, или ты больше не придешь в этот дом.
–
– Миссис Спарсит, - сказал Баундерби, - мой друг Том Грэдграйнд предполагает, что это всего только упущение. Очень может быть. Однако, сударыня, вы видите, что относительно вас я даже упущения не дозволяю.
– Вы чрезвычайно добры, сэр, - сказала миссис Спарсит, с горделивым смирением тряхнув головой.
– Право, не стоит об этом говорить.
Засим хозяин дома взмахом руки передал Сесси, которая все это время со слезами на глазах едва слышно лепетала извинения, мистеру Грэдграйнду. Девочка стояла перед ним и пристально смотрела ему в лицо, а Луиза неподвижно стояла подле, глядя в пол, и слушала, что говорит ее отец.
– Джуп, я решил взять тебя к себе в дом; в свободное от школьных занятий время ты будешь прислуживать миссис Грэдграйнд - она больна и нуждается в уходе. Я уже объяснил мисс Луизе... вот это - мисс Луиза... печальную, но вполне естественную перемену в твоей судьбе, и ты должна хорошенько понять, что все, что было, то прошло, и поминать о прошлом не следует. Жизнь твоя начинается с этого часа. В настоящее время, как мне известно, ты невежественна.
– Да, сэр, очень, - отвечала Сесси, приседая.
– Я рад, что под моим руководством ты получишь надлежащее воспитание. Для всех, кто будет иметь общение с тобой, ты послужишь живым свидетельством бесспорных преимуществ моей системы. Мы тебя выправим и образуем. Ты, кажется, читала вслух твоему отцу и тем людям, среди которых ты жила?
– спросил мистер Грэдграйнд, понизив голос и знаком подозвав Сесси поближе.
– Только папе и Весельчаку, сэр... то есть я хочу сказать - только папе, а Весельчак всегда бывал при этом.
– Забудь про Весельчака, Джуп, - остановил ее мистер Грэдграйнд, поморщившись.
– Я тебя не о нем спрашиваю. Стало быть, ты читала вслух своему отцу?
– Да, сэр, тысячу раз.
– И мы были так счастливы. Ах, сэр, когда я читала ему вслух, - это было лучше всего!
Только теперь, услышав, как горестно зазвенел голос Сесси, Луиза взглянула на нее.
– И что же именно.
– вопросил мистер Грэдграйнд еще тише, - ты читала своему отцу, Джуп?
– Про волшебниц, сэр, и про карлика, и про горбуна, и про духов, заливаясь слезами, проговорила Сесси, - и еще про...
– Ш-ш!
– прервал ее мистер Грэдграйнд.
– Довольно. И чтобы я больше не слышал о таком пагубном вздоре. Знаете, Баундерби, тут понадобится твердая рука. Это интересный случай, и я с охотой прослежу за ним.
– Ну что ж, - отвечал мистер Баундерби.
– Свое мнение я вам уже высказал. На вашем месте я бы этого не делал. Но, пожалуйста, как вам будет угодно. Ежели вам уж так захотелось - пожалуйста!
Итак, мистер Грэдграйнд и его дочь увели Сесилию Джуп в Каменный Приют, и по дороге Луиза не проронила ни словечка, - ни доброго, ни худого. А мистер Баундерби приступил к своим повседневным занятиям. А миссис Спарсит укрылась за своими бровями и в этом мрачном убежище предавалась размышлениям до самого вечера.