Севастополь
Шрифт:
Члены бюро горкома, работники аппарата, секретари райкомов партии, руководители ведущих предприятий оказались уже в сборе и поджидали меня. Видимо, товарищи не знали о предстоящем налете, считали что дело идет об очередной проверке готовности, и перебрасывались шутками: "Что же, сегодня выходной день, на работу не итти, и времени выспаться будет достаточно!"
Коротко изложил свой разговор с командующим.
Мы решили прежде всего обеспечить светомаскировку, немедленно привести в боевую готовность всю систему МПВО, вызвать на предприятия
— Есть вопросы? — обратился я к товарищам, перед тем как закрыть заседание.
— Есть! — вскинул голову секретарь горкома комсомола Багрий. — Это война с Германией?
— Это нападение…
Между тем инструкторы и технические секретари горкома связывались с предприятиями, проверяя явку коммунистов, руководителей предприятий и команд МПВО. Секретари райкомов партии, члены бюро горкома и руководители предприятий, не задерживаясь, как обычно, для оживленного обмена мнениями и неторопливого перекура, спешно покинули приемную.
Непрерывно раздавались телефонные звонки. Из райкомов, из штаба МПВО, с предприятий сообщали о принимаемых мерах, о светомаскировке.
В начале четвертого часа ночи из штаба ПВО флота сообщили, что к городу приближаются самолеты противника…
Тревожный гудок Морского завода оповестил о воздушной опасности. Его подхватили гудки других предприятий, паровозов, транспортов, завыли сирены.
Немедленно соединившись с Симферополем, я сообщил секретарю обкома о событиях в городе…
Широкий вид открывался с нашего балкона на Южную и Северную бухты, на Корабельную сторону, Морской завод.
Было еще темно, но уже пепельно брезжил рассвет.
Город и корабли замаскированы хорошо: ни одной световой точки. Если даже вражеские самолеты и прорвутся к городу, вряд ли они смогут вести прицельную бомбардировку.
Стрельба зенитных орудий быстро нарастала и наконец превратилась в настоящую канонаду. Десятки прожекторов обшаривали небо.
Далеко в стороне лучи нескольких прожекторов скрестились и медленно продвигались по направлению к городу. В месте скрещения лучей крошечный светлый крестик: пойман вражеский самолет.
Лучи прожекторов медленно влекли его по темной глади поднебесья, чтобы подставить под струю пуль и снарядов.
От залпов с кораблей сотрясалось здание. Воздух прочерчивали тысячи разноцветных трассирующих пуль. Высоко в небе рвались снаряды. Со свистом летели на землю осколки. Звенели и сыпались стекла.
Сильный взрыв потряс здание. Посыпались стекла, обвалилась штукатурка, в кабинете сорвалась с потолка и со звоном упала люстра. Уж не угодила ли вражеская бомба в самое здание горкома?
Но из штаба МПВО позвонил Кулибаба: в Северной бухте, у Приморского бульвара, взорвалась мина, спущенная на парашюте. А от здания горкома до места взрыва никак не менее трехсот метров…
Не успел положить трубку телефона — второй взрыв. На этот раз —
Ни на одну минуту в эту ночь не прерывалась связь с обкомом партии. Наша информация немедленно передавалась оттуда в Москву, в Центральный Комитет партии.
Стрельба, наконец, прекратилась.
Без двадцати минут пять был дан отбой воздушной тревоги. Кончилась бесконечная первая ночь войны.
Откинул маскировочные завесы на окнах. Ясное, чистое утро. Искрилась роса на листьях тополей. Солнечный луч проложил вдоль песчаной дорожки двора золотую черту.
После отбоя снова собрались члены бюро горкома. Важно было немедленно призвать население к бдительности, довести до сознания жителей Севастополя, что ночью было не очередное учение, а нападение на город, и организовать массовое оборудование укрытий. В 5 часов утра штаб Черноморского флота оповестил о вражеском налете на город.
Краткое обращение городского комитета партии и горисполкома, переданное по радио, призывало население "соблюдать порядок и спокойствие, и сегодня, в воскресенье 22 июня, организованно выйти на работу".
Жизнь городских предприятий и учреждений подчинялась требованиям флота. Вот почему понадобилась работа в воскресенье.
Оставив в горкоме только дежурных, все мы отправились на предприятия.
При выходе столкнулись с Василием Петровичем Ефремовым. Оказывается, он уже успел побывать на месте падения мин.
Вид его был красноречивее всяких слов. Он вдруг сразу как-то постарел.
— Рассказывать, что видел, не буду. Увидишь сам. А памятник Погибшим кораблям стоит, — прибавил он, и улыбка тронула его сухие губы. — Мина упала в десяти метрах, а он и не шелохнулся.
Он говорил о памятнике, сооруженном в честь кораблей, затопленных в оборону 1854—1855 годов, чтобы закрыть вход в Севастопольские бухты флоту противника.
…Первая мина не оставила после себя воронки. Она упала в воду у самого Приморского бульвара и сильно повредила здание санатория. А памятник — орел на мраморном цоколе, распростерший могучие крылья, — запечатленная в мраморе и бронзе слава русских моряков, — стоял нетронутый.
Большой дом на улице Щербака был разрушен до основания. Команды МПВО разбирали завалы, извлекали из-под обломков погибших.
Во время войны довелось видеть немало убитых, но первые жертвы запомнились на всю жизнь…
Многие плакали — молча, скупыми слезами. Не слышно было ни рыданий, ни крика.
Севастополь приобрел вид военного лагеря. По городу патрулировали краснофлотцы и красноармейцы в полной боевой выкладке: подсумок, за плечом винтовка со штыком, на голове каска. На улицах немало молодых людей в гражданском платье, перепоясанных ремнями, с противогазами на боку и вооруженных. Это комсомольцы. Они несли боевую вахту, помогали командам МПВО в очагах поражения, рыли щели…