Севастопольская страда (Часть 1)
Шрифт:
Так как бастионом ведал его отец, немногоречивый, но деятельный и умевший всех около себя заставить работать как надо, то юный мичман чувствовал себя, может быть, даже прочнее, чем кто-либо другой на бастионе: отцу он привык верить с детства, отец не мог что-нибудь упустить из вида, не мог чего-нибудь недоделать. Для мичмана Попандопуло третий бастион был самым сильным на всей линии обороны, и после шумной вечеринки 4 октября юноша заснул спокойно и крепко, укрывшись шинелью, в углу блиндажа, чтобы подняться в пять утра, как ежедневно, ополоснуть лицо водой из корабельной цистерны - и к орудиям: долг службы - стать возле
В полдень этого дня объезжал линию укреплений, как обычно верхом, с двумя флаг-офицерами, Корнилов, и мичман Попандопуло слышал, что адмирал, остановясь у них на бастионе, указал его отцу, кивнув на пятиглазую батарею англичан с открытыми амбразурами:
– По всей видимости, они приготовились уже к бомбардировке... Ну, что ж... Встретим и примем!
– Мы ведь тоже сделали все, что могли сделать, ваше превосходительство, - с достоинством отозвался отец, который при одних летах с Корниловым имел уже сильную проседь в черных усах.
– Да, мы готовы... Мы готовы... Мы готовы!
– все с большей уверенностью повторял Корнилов, подымаясь на стременах, чтобы разглядеть что-то такое там, на Зеленой горе, у неприятеля.
– Они готовы, конечно. Однако - и мы тоже... А там пусть уж решает сам бог!
Он был очень серьезен, говоря это, даже торжественно серьезен. У него были прозрачные глаза в несколько воспаленных, от недосыпания вероятно, веках и длинные, белые, с синими венами, кисти рук.
Засыпая в углу блиндажа под шинелью, мичман увидел высокую тонкую женщину в средневековом шлеме, с мечом на серебряном поясе, с такими же прозрачными глазами и с такими же длинными белыми кистями рук. "Кто это, Евгений Иванович?" - спросил он Лесли. "Как же так "кто"! Понятно, Жанна д'Арк!" - ответил Лесли.
А у Корнилова как раз в это время сидел, собираясь уже уходить, Нахимов. Корнилов жил тогда в доме того самого отставного поручика Волохова, который построил форт в виде башни на Северной стороне. Меньшую половину дома занимал он сам, большую - его штаб. Установка буйков в море пароходом союзников ясно указывала на то, что к бомбардировке с моря нужно быть готовыми не позже, как завтра. Поэтому Корнилов собрал к себе на совещание не только начальников сухопутных оборонительных дистанций: трех адмиралов - Новосильского, Панфилова и Истомина - и генерала Аслановича, но также и командиров береговых фортов. Конечно, на совещании присутствовал и генерал Моллер, продолжавший считаться начальником Корнилова, и Кирьяков, командовавший не только своей дивизией, но и всеми резервными силами, местом стоянки которых была Театральная площадь, а назначение - броситься в ту сторону линии обороны, которой неприятель угрожал бы прорывом.
Но все бывшие на совещании уже разошлись, Нахимова же удержал сам Корнилов, так как только с ним связывала его не то чтобы близкая и теплая дружба, но та старинная приязнь, которая стоит дружбы.
Нахимов часто бывал в семействе Корнилова, его, с его коротенькой трубочкой, всегда любила видеть у себя Елизавета Васильевна, жена Корнилова; к нему привыкли дети. С ним можно было поговорить не только о служебном, тем более что о служебном все уже говорилось раньше.
Куда и какими бортами должны были стать оставшиеся корабли в случае бомбардировки с суши и с моря, об этом уже говорилось; обсуждался и способ потопить их, если бы противник ворвался в город. Как тушить на них пожары, результаты обстрела, команды знали...
Нахимов был нужен Корнилову, чтобы поговорить с ним о чем-то другом, что для него самого было как бы неясно, но важно.
В просторном кабинете, где они сидели, висел синий табачный дым. Тогда лучшим табаком считался табак фабрики Жукова, и курить какой-либо другой табак было признаком плохого тона. Два адмирала сидели друг против друга за столом, с которого не убрали еще распитых после совещания бутылок красного вина.
– Павел Степанович, письмо мне привез николаевский курьер от жены... Просит Елизавета Васильевна передать вам поклон... и дети тоже...
– Очень благодарен за память!.. Очень рад, очень...
– пробормотал Нахимов.
– А где-то теперь Алеша на "Диане"?
– Да, вот... Алеша... "Диана", может быть, теперь подходит к Сингапуру, но ведь англичане находятся с нами в состоянии войны и могут захватить корабль, - вот чего я боюсь!
– Отстоится, - Нахимов благодушно кивнул головой.
– Отстоится в каком-нибудь нейтральном порту-с... скучно, конечно, будет, если очень долго стоять, да... но ведь трудно-с и предположить такое, чтобы покусились они на наш корабль, когда он учебное плавание совершает!.. Нет, Владимир Алексеевич, они этого не делали до сих пор и, я думаю, не решатся сделать.
– Я тоже полагаю, что англичане... Они - народ крепких традиций... Но вот французы, при теперешнем правительстве, - французы могут!
Нахимов поморщился, усиленно потянул из чубука, выпустил кольцами дым и сказал решительно:
– Нет, и французы не сделают!.. Наконец, постоять в китайском или голландском порту - это-с... это-с поучительно для юноши...
– Об этом нет спору... Поучительно, да, - был бы хороший надзор за ним... А то эти портовые города в Китае...
– Алеша - строгий к себе мальчик: для него не опасно-с.
– Это вы хорошо определили его, - с живостью подхватил Корнилов. "Строгий к себе". Прекрасно сказано!.. Он даже и плохим товарищам не поддастся! В нем есть эта... эта твердая самостоятельность, да - она и в детстве у него была... "строгий к себе"! Это, это, знаете ли, то самое, что и нам всем осталось... Мы попали в строгое время, и не мы одни, - вся Россия! Для России настали строгие времена, да! И может быть, самый строгий день будет завтрашний... Переживем ли его мы с вами, Павел Степанович?
Вопрос был задан быстро, скороговоркой, так что Нахимов, казалось, не сразу даже и понял его, но когда он дошел до его сознания, то, пососав чубук, адмирал с большим Георгием - за Синоп - на шее крякнул, оперся о спинку кресла и проговорил назидательно:
– Бог не без милости, а моряк не без счастья.
– А если моряк выброшен на сушу?
– слабо улыбнулся Корнилов. Нильскому крокодилу в воде тоже везет, а вылезет на берег - и не заметит, как схватит пулю... Ведь это - совсем другая стихия, Павел Степанович, для нас с вами... Но это я между прочим... Жена прислала благословение: тревожится. Правда, она уж давно тревожится, и могло бы войти это даже в привычку, но теперь как-то у нее это сказалось... от глубины сердца... Вы верите в предчувствия?