Север Северище
Шрифт:
– Передай, что я придумал новую рифму: «пародист-педераст». – И, улыбнувшись, как бы подчеркивая, что ему хорошо думается, чуть ли не с теплотой, сказал, заглянув в мудрые глаза приятеля: – Ну, сам посуди, что еще можно написать, если сорок лет беспрестанно пить, причем много пить?
Да, попал Иваныч, что назвается, не в бровь, а в глаз. Алкашеские способности Фросина были известны от Северного Ледовитого океана до казахских степей, слух о них доходил до Москвы-голубушки. Действительно, чего ожидать в изящном поэтическом искусстве от еле шевелящего губами пьяницы, с широким лицом цвета болотного сапога, душевной вялостью и расслабленными мыслями? Чепуха несчастная и огорчительная! Перед мысленным взором встал невеликий ростом, узкий в плечах, страшно некрасивый Ким, со злобным взглядом, мстительный, невежливо прерывающий собеседников, пожимающий плечами когда надо и не надо. В основном своем жанре фельетона он был похож на себя, как проявился в чудной пародии на прекраные стихи Грушко, - без тени смущения выдавал неприятные натуралистические явления и предметы, самоуверенность, беспутность, обозленность. А взъярился Фросин на Грушко за то,
Вскоре, уже в Ханты-Мансийске, Котов узнал о гнусном предательстве коллектива «Ленинской правды» женой «пародиста-педераста» Сталиной, которая тоже здесь работала, заведующей отделом писем и являлась секретарем парторганизации. Якобы «оберегая» авторитет издания, она донесла в окружком, разжигая нездоровые страсти его руководителей, о необычном промахе редакции, случившемся непроизвольно, что происходит в той или иной форме едва ли не в каждом печатном органе. Кстати, в течение двух недель ошибку никто во всем округе не видел – ни читатели, ни контролирующие журналистов лица, ни сама Сталина Ефремовна Фросина. Оказалось, что к материалу «Переговоры в Кремле» сразу после заголовка был подверстан снимок описываемой беседы, но так, что над ним, по всей ширине, получились набранные крупным броским кеглем слова «воры в Кремле», а часть слова «перего» осталась в тексте слева. Ума невозможно приложить, как так сверсталось. И уж, конечно, никто не думал подложить тем самым верховной власти свинью. Разглядел неудачное расположение материалов один знакомый заместителя редактора, когда лечился в больнице, пострадав после аварии своей машины. Свободного времени у пациента было в избытке, делать нечего, вот и обнаружил, что другие не заметили. Выписавшись и заглянув в кабинет к товарищу, он, ничего не подозревая плохого, со смехом показал в присутствии Сталины, что «ЛП» сделал ляп:
– Вы не спали тревожно?.. В сталинских времена за такое шефа и хлопнуть могли. А теперь, пожалуй, лишь получил бы чуть подпорченное настроение. Но, слава Богу, как оказывается, и такого не случилось. Пронесло неприятность мимо всеми любимого и кристалльного Кондрата Александровича Федорова, никак его не задев.
Ан не тут-то было! Сталина сразу же тайным образом сбегала в окружком, донесла. Бюро собрали немедленно с намерением отрешить редактора от должности, чтобы на всякий случай самим подстраховаться. Фросина надеялась, что вместо Федорова назначат редактором ее. Заместителю Петру Павловичу Лабзунову такое не грозило, недавно очень сильно проштрафился. Его «идеологически невыдержанную» брошюру, как ее оценили непонятно в каком месте, напечатали за бугром. Но он спас Федорова, поспешил ему на помощь, заявив:
– Кондрат Александрович здесь вообще ни в чем не виноват. Его вызывали в день подписания номера в областное Управление по печати. Номер полностью вел и разрешение на выход в свет давал я, что и зафиксировано на четвертой полосе. Так что убирайте меня, если это требуется.
В результате оба получили строгие выговоры с занесением в учетные карточки, а кадровый расклад остался прежним. Естественно, редакция немедленно узнала, кто ее предал. А предатель всегда был и остается злейшим врагом нормальных людей. Потому Павлу Котову при общении с коллегами в этот раз довелось многим дополнить свои знания о чете Фросиных, ибо товарищи были особенно говорливы после ЧП в «Ленинской правде» и чуть не одновременно появившейся в «Пути Октября» пародии «Побитая собака». Все еще раз убеждало: эта сладкая парочка – ловчилы и лукавцы, что, оказалось, передано им от родителей, близких по духу отцу и матери незабвенного Павлу Афанасьевичу Мэлора из ЦНИССТРОЙНЕФТИ. Как и те, сибирские особи леваков тоже являлись несчастными дурнями от революции и ее триумфального шествия. О том свидетельствуют даже имена, коими наградили своих чад. Ким – это аббревиатура, составленная из первых букв назваия Коммунистисческий Интернационал Молодежи; Сталина – переделаная в имя женское фамилия отца народов под впечатлением от рождения девочки сразу после устроеного им «года великих перемен», приведшего к величайшему голоду тридцать третьего, с миллионами смертей. Фельетонист и пародист из «Ленинской правды» родился в Хакасии в беднейшей деревенской отменных лодарей семье Пантелея и Фроси, не водивших никакой животины, в халупе которых пол был земляной, а миска одна на всех. Хотя рядом в Шушенском одинокая восьмидесятилетняя старушка Петрова, к которой поселили ссыльного революционера Урканова-Лерина, имела домину в двенадцать окон, конюшню, коровник, сарай, амбар и прочие надворные постройки – целую огороженную добротным забором усадьбу, стены которой ломились от обилия зерна, сена, мяса, всевозможной утвари и т. п. , составляющих настоящее крестьянское хозяйство. Бедолаги Пантелей и Фрося, еще не муж и жена, а совсем молодые парень и девка, в годы гражданской войны, когда в Хакасии зверствовала часть особого назначения ( ЧОН ) во главе с полусумасшедшим подростком Аркадием Гайдаром, стали активистами-заступниками сирого люда. Память о тех временах хранит вся Хакасия вместе с кликухой главного наносителя сокрушительного удара по всему привычному «Гайдар, куда несешься?». Затем Пантелей возглавил комитет бедноты ( в него вошел такой же лентяй Ефрем, будущий отец Сталины ), а Фрося - женский совет. Вскоре они создали семью. Из Фроси поднялась такая энергия за эмансипацию, как магма из недр извергающегося вулкана. Остановить такую силу буквально изничтоженный Евфросиньей Пантелей не мог. Она не покорилась своей судьбе, как вековечно велось у темных российских женщин, стала первой в краю предков «разведенкой». Мальчика родила уже свободной от участи, как сильно выражалась, «стирать мужнины портки». Не женское это дело! Сгусток эмоций толкнул ее на новый неслыханный поступок в русском обществе. Пожалуй, первой во всей нашей истории, нанеся непоправимый ущерб неравенству между мужчиной и женщиной, она дала первенцу фамилию не отца, а матери. Так появился гражданин Ким Фросин, по отцу Елькин. Эдакий Троцкий-Бронштей, Сталин-Джугашвили, Зиновьев-Апфельбаум, Каменев-Радомысльский. Фрося из колхоза, созданного ею вместе с оборванцми Пантелеем и Ефремом, видела в своих таких действиях вопрос жизни и смерти миллионов. Потомки голытьбы из Хакасии - журналисты, новая генерация разрушителей традиционной России, как видим, по духу повторяют их породивших. К сказанному можно кое-что добавить. Сталина может под предлогом поиска чистой бумаги поочередно открывать тумбочки всех столов и, обнаружив в каком-нибудь бутылки из-под пива или вина, сигнализировать окружкому о том, что в редакции вместо настоящей занятости царит безответственное времяпровождение, а то и пьянка. То есть всегда готова товарищей продавть с потрохами. Ким нагловато говорит гадости об отсутствующих, по-волчьи скалится над неловким словом в заметке рабкора, он - подозрительный к таланту, ловкий интриган, мстительный трус, при случае коварный и жестокий. Одним словом, и муж, и жена заложили свои души дьяволу.
Фросины – дремуче невежественные, книг не читают. Все их просвещение – педагогический техникум в восточносибирском райцентре, где физику преподавал вечно пьяный слесарь с так называемым незаконченным высшим образованием, зять первого секретаря райкома КПСС. Кстати, сам районный вождь, как Никита Хрущев, имел за плечами всего три класса. В журналисты Фросины попали собственно по оргнабору. В начале шестидесятых создавалась в результате очередной реорганизации главного кукурузовода СССР новая «районка», требовались грамотные люди для укомплектования штата, на безрыбье и раки стали рыбой. Первый фельетон Кима назывался «Дать немножко в зубы». На таком уровне он творит и сейчас. Недавно опубликовал свой опус с такой начальной фразой: «На стройплощадке компрессорной станции появился с группой сановников маленький и толстенький человек-шишка». Разве не напоминает предложение названный выше заголовок-зуботычину в районной газете «оттепельных» лет отечественной новейшей истории? А не был бы Фросин совсем бездарен и озлоблен, мог написать хотя бы так: «… появился главный мужик района в шапке из соболя». Фраза заиграла бы! Однако пакостники они и есть пакостники. Сами не способны радоваться и омрачают жизни других. Из-за таких и все наши беды. Думают, что, черня кого-то, возвышают себя. Но как раз наоборот. Духоподъемны лишь красота в людях и природе, которую не видят Фросины. У них рабская психология. Аристотель очень глубоко постиг ее, когда отметил, что нигде нет так много разногласий и так мало единства, как среди рабов.
Погрузившись в свои мысли, Котов почти физически ощущает шевеление чудовища в толще фальшивой так называемой советско-коммунистической человечности. Ради чего славили палачей и убийц, переламывали кости, заставляли население переносить тяжелые испытания, погибать позорно и в муках? Русская жизнь грубо корежится. Происходит подмена на противоположные традиционных понятий: страна, народ, национальный характер, предки, патриотизм, история, власть, сословия, классы, консерваторы, просвещение, воспитание, литература, печать, наука, искусство, театр, вера, женщина, мужчина. Скептическое настроение у Павла Котова от осознания мерзостей Фросиных - особей своего народа.
Откуда в давдцатом веке, обощает он, на Русскую землю пришло столько скверны, как не из глубины народного характера? Отрицательные качества многих соплеменников отмечали не только представители трех этапов революционно-освободитедьного движения, выделенных для укрепления своего господства большевиками-клановиками, а и мыслители, ими затушевывавшиеся: Н. Карамзин, Ф. Тютчев, А. Суворин, М. Погодин, С. Шевырев, В. Розанов, К. Победоносцев, П. Мельников-Печерский, гр. А. Толстой, Екатерина 2, Николай 1… Сколько предшественниками отмечено отрицательного в нас, своим изобилием позволяющего говорить о характеристически-национальном! Это – недоброжелательство друг к другу, холодность и насмешливость, равнодушие, злоупотребления, плутовство, анархизм, нерасторопность, бессистемность, зависть, лукавство, холопское унижение, чужебесие. Стоит лишь вспомнить кое-кого, например, К. Победоносцева: «Войдите в заседание одной из многочисленных комиссий для рассмотрения того или другого проекта… какое недоверие, какая подозрительность! какая аффектация в приемах речи! какое пустозвонство фраз». Князь П. Вяземский не менее колоритен: «Бог пришельцев-иноземцев, / Преступивших наш порог, / Бог в особенности немцев - / Вот он, вот он русский бог!» М. Лермонтов же как будто заглянул в наше сегодняшнее и блестяще запечатлел кимов фросиных: «В чернилах ваших, господа, / И желчи едкой даже нет, - А только грязная вода».
ГЛАВА 31. МАСТЕРСКИ НАПИСАННЫЙ РОМАН
Рукопись романа «Кондо-Сосьвинские сокровища» Павел Котов отослал в российское издательство новинок художественной литературы «Современник». Прошло не так уж много времени, и он получил из Москвы положительный ответ. Роман ставили в план редакционной подготовки с последующим переводом рукописи в план выпуска семьдесят седьмого года. Заведующий редакцией прозы и редактор будущей книги также сообщали, что по их просьбе роман прочитал и написал на него внутреннюю рецензию хорошо известный российскому читателю писатель старшего поколения Виктор Прокофьевич Боровиков. Просили внимательно ее прочитать, учесть советы мастера при доработке текста и к такому-то числу представить в издательство окончательный вариант.
Павел Афанасьевич с детства любил произведения Боровикова. Он знает их не только по школьной хрестоматии, но имеет книги Виктора Прокофьевича в личной библиотеке и частенько с удовольствием перечитывает. С большим волнением он познакомился с отзывом о своем художественном полотне знаменитого прозаика.
Павел КОТОВ. КОНДО- СОСЬВИНСКИЕ
СОКРОВИЩА. Роман. 20 а. л.
РЕЦЕНЗИЯ
Молодой писатель Павел Котов – человек из народа, философ, гражданин, публицист. Жанр его романа «Кондо-Сосьвинские сокровища» – это фактически исповедь современника, хотя сюжетно выстроен по-другому. Большой жизненный опыт автора несомненно в значительной степени сказывается на его вещи – рецензируемом художественном полотне. Чувствуется, что повествование родилось из живых фактов, с которыми пришлось соприкоснуться писателю, из длительного наблюдения за судьбами конкретных людей, из укрупненных временем собственных чувств и размышлений. Налицо и устоявшаяся творческая манера писателя, позволяющее твердо держать курс к намеченной цели литературное мастерство.