Северная война
Шрифт:
Петр аккуратно и тщательно разложил на наспех сколоченном дощатом столе-стеллаже различные карты и планы, властно поманил его к себе:
— Ну, Алексашка, то бишь — Александр Данилович, давай разрабатывать план будущей войны… Как же обозвать-то ее?
— Предлагаю Северной войной назвать это мероприятие! — не раздумывая ни минуты, предложил Егор. — А что такого? — недовольно обернулся на захихикавшего Автонома Головина. — Хорошее, на мой взгляд, название, благородное.
— На раз возьмем шведа! — нагло и бездумно заявил Головин. — Мы их…
Егор, неторопливо подойдя к самодельному столу, даже замахнулся на Автонома:
— Ты, бездельник, думай, о чем говоришь! Зачем нам всякие позорные конфузии? А? Тут дельный план нужен сразу лет на десять — двенадцать. Первый этап — на лет пять-шесть… Чтобы — стопой железной —
— Молодец, Алексашка! — горячо поддержал его царь. — Жги! Языками трепать — все большие мастера. А вот простой разумности — и за целый год не дождешься от них…
— Тихой сапой строим просторные склады, хорошие дороги… По весне штурмуем шведскую крепость Ниеншанц, забираем, тщательно укрепляем, часть пушек переносим на Заячий остров, — старательно объяснял Егор. — Потом ждем до осени: крепость Нотебург без поддержки продовольственной и сама сдастся. На очереди — Иван-город, Нарва, Мариенбург, Рига, Ревель… Да и Курляндию надо забирать — под русскую руку! Главное, без спешки, шаг за шагом…
— Действительно, а чего нам торопиться? — покладисто соглашался Петр. — Годом раньше, годом позже… Спешка, она хороша — только когда блох ловишь или там — клопов давишь настенных.
Когда до Воронежа (реки, а следовательно и города) оставалось всего ничего — полдня пути, навстречу стругам попалась новехонькая бокастая каторга под светло-бежевым косым парусом, на носу которой стоял взволнованно машущий рукой Василий Волков — бессменный Егоров заместитель по делам охранным.
— Табань! — уверенно и громко скомандовал Егор гребцам, понимая, что случилось что-то явно неординарное и плохое, раз Василий, которому велено было безотлучно надзирать за царевичем Алексеем, покинул Москву.
Суда поравнялись.
— Докладывай! — велел Егор.
— Генерал Лефорт — скончался! — объявил Волков.
— От простуды?
— Никак нет! Застрелили! Из груди достали три пули. [6] Все — шведские…
— Что?! — взревел Петр. — Мать его! Дьяка ко мне — с бумагой, перьями и чернилами! Чердынцев? Указ пиши! Война! С весны — начинаем решительный штурм Нарвы! Молчать всем! С весны, я сказал…
— Мин херц! — выждав несколько минут, вкрадчиво обратился к царю Егор. — А кто, собственно, сказал, что пули — именно шведские? На них что, написано про это? Как бы дел не наворотить горячих да поспешных…
6
Авторский вымысел, по-настоящему Франц Лефорт скончался от пневмонии.
— Волков, живо ко мне! — распорядился Петр. — Василий, ну-ка, поведай нам — что там с этими пулями? Какой умник определил их настоящее место рождения?
Может, дурь обычная? Или, того хуже, заумное предательство? Так кто же у нас так соскучился по дыбе и плахе?
— Саксонский посол Кенигсек, государь, поведал о происхождении пуль! — сильно побледнев, доложил Волков. — Он как раз приехал с визитом к генералу Лефорту, не зная еще, что преставился уже герр Франц. Осмотрел внимательно Кенигсек пули, что доктор Карл Жабо вынул из груди покойного, и говорит, мол: «В Швеции есть небольшой город, который прозывается Керуна. А рядом с ним имеется большая и высокая гора из разных рудных металлов. Вот шведы из тех руд и льют свои пули. Они получаются очень приметными — более светлыми, чем немецкие или бельгийские, к примеру». Мы пули, которые доктор извлек у генерала из мертвой груди, сравнили с нашими обычными, пистолетными. Все точно, государь: грудные — гораздо светлее обычных! Тогда князь-кесарь Ромодановский мне и велел строго, мол: «Доложи Петру Алексеевичу, что именно шведскими пулями застрелили славного генерала Лефорта!» Я и доложил…
— Мин херц, давай не будем торопиться! — неуверенно предложил Егор. — Вернемся на Москву, перепроверим все…
— Молчи, гнида трусливая! — ласково попросил царь и от души заехал Егору в ухо, после чего пристально всмотрелся в правый (по ходу течения) речной берег: — Что там за палаточный лагерь? Временная стоянка драгунского полка? Немедленно пристаем! Сейчас я шведскому Карлу письмо напишу — об объявлении войны…
«История — дама очень упрямая! Не хочет она изменяться, сопротивляется — изо всех своих сил! — известил, мерзко ухмыляясь, нетактичный внутренний голос. — Столько ты, братец, положил усилий, чтобы отсрочить на год-другой начало Северной войны? А ничего и не получилось! Ну, что скажешь в ответ?» — А что тут можно сказать? — растерянно пробормотал себе под нос Егор. — Похоже, что и в этот раз История победила. Теперь вот — воевать придется, однако… Хотя иногда и нам удается потеснить тетушку Историю с позиций ею занимаемых! [7] Тот же царевич Алексей, к примеру. Вовремя отняли мальца от попов и родственников жадных, воспитанием занялись — совместными усилиями, теперь вот отличный мальчишка растет: умный, любознательный, добрый. И на своего отца неординарного влияет насквозь положительно. Помягчел за последние два года Петр Алексеевич сердцем своим, человечнее стал, даже человеколюбивее — не побоюсь этого красивого слова… А та же Служба сестер милосердных, которую организовала Санька моя — на века раньше отведенного на то срока? Это что, мало? Так что и мы свои щи хлебаем не лаптем рваным, заплесневелым…
7
Егор вспоминает о событиях, описанных в романе «Страж Государя».
Глава вторая
Тревожные будни
За каретными окошками чуть засерело, приближался рассвет, следовательно, Москва была уже совсем близко. Рядом громко и нервно похрапывал Петр, с кожаного сиденья, расположенного напротив, на Егора испуганно таращился подполковник Волков — его ближайший соратник и личный друг. Друг — насколько подчиненный может быть другом непосредственному и всемогущему начальнику.
— Приснилось что-то плохое, Александр Данилович? — тихим шепотом поинтересовался Василий. — Стонали вы сильно, вона, за пистолет даже схватились…
Егор с трудом разомкнул занемевшие пальцы, крепко охватившие рукоятку французского изящного пистолета (прощальный подарок любезного Медзоморт-паши, всемогущего советника турецкого Небеснородного султана), сильно потряс кистью руки, восстанавливая нарушенное кровообращение, успокаивающе подмигнул Волкову, проговорил — самым обычным голосом:
— Ерунда, подполковник, прорвемся! Можешь, кстати, и не шептать, сейчас Петра Алексеевича и из пушек шведских не разбудишь…
После полученного известия о смерти Лефорта царь повел себе абсолютно непредсказуемо и непривычно. А именно: не забился в страшных конвульсиях и судорогах, да и гневался-то, брызгая слюной, всего минуты три-четыре, после чего неожиданно сделался холодноспокоен и деловит, велел срочно пристать к речному берегу, где во временном лагере драгунского полка, пребывающего в этих местах на плановых полевых маневрах, горели яркие костры.
Первым делом Петр продиктовал думному дьяку Чердынцеву текст письма к шведскому королю Карлу Двенадцатому, в котором извещал о незамедлительном разрыве последнего, действующего на тот момент мирного договора и о начале полномасштабных военных действий. [8] Текст послания был выдержан в достаточно вежливой форме, только уже в самом конце диктовки Петр, очевидно сорвавшись на краткий миг, поименовал шведского государя — «злобным псом скандинавским, алчущим крови русской, мирной…».
8
Военные действия против Швеции по-настоящему начались только в августе — сентябре 1700 года.
После этого, убедившись, что гонец — в сопровождении двух десятков драгун — отбыл в нужном направлении, к границам с Ливонией, находившейся под шведским протекторатом, царь велел срочно подготовить себе «рабочее место» возле одного из дальних костров: — Доски какие-нибудь ровные положите на толстые березовые чурбаки, да гвоздями приколотите крепко! Бумаги, перьев и чернил — тащите побольше! Два раскладных стула всего? Барабан тогда добавьте полковой, вот и хватит — на троих! Со мной остаются Автоном Головин и дьяк Чердынцев. Все остальные — осторожные и миролюбивые чрезмерно, — гневно покосился на Егора, — пусть скромно, рта не раскрывая, постоят в сторонке…