Северная война
Шрифт:
Минут через пятнадцать — семнадцать в зал, чуть сгорбившись, вошел Петр, за ним, отстав метров на пять-шесть, следовал Алешка Бровкин, одетый, как и полагается новоявленному официальному маркизу, [9] во всем небесном великолепии. Егор краем глаза заметил, как у Саньки, видевшей своего родного брата в таком одеянии первый раз, удивленно взмыли вверх густые собольи брови.
«А нервы-то у супруги твоей — просто канаты железные! Чрезмерно даже крепкие!» — неодобрительно заметил внутренний голос.
9
События, приведшие к присвоению Алешке Бровкину титула маркиза, описаны в романе «Страж Государя».
Петр ласково приобнял за хрупкие плечи вдову умершего генерала, пошептал ей в ухо что-то ласковое и ободряющее, отстранился, нерешительно — очень мелкими шагами, обреченно втянув голову в плечи, он взошел на помост, подошел к гробу, испуганно и вопрошающе посмотрел в лицо покойному.
— Жалко-то как! — неожиданно выдохнула Санька, уткнувшись своим носом-кнопкой в грудь Егора. — И Лефорта, и государя…
Царь долго стоял у гроба, непрестанно водя — круговыми движениями — ладонью по левой половинке своей груди. Наконец, нагнулся, по очереди поцеловал лоб, губы и руки мертвого Лефорта. Еще через мгновение плечи Петра мелко-мелко задрожали, послышались приглушенные и тоненькие всхлипы…
Санька, словно бы стараясь хоть чем-нибудь поддержать царя в его горе, громко, совершенно по-бабьи зарыдала, некрасиво размазывая кулачками крупные слезы — по своему прекрасному и нежному лицу…
«Кто там долдонил об избыточной черствости супруги моей? Получил, братец, ответ достойный?» — ехидно поинтересовался у внутреннего голоса Егор.
Вскоре Петр перестал плакать, опустился перед гробом на колени, стал что-то неразборчиво бормотать себе под нос, словно бы разговаривая о чем-то с покойником, словно прося у него важного и мудрого совета…
Егор, знавший дом Лефорта как свои пять пальцев, нежно приобняв все еще рыдающую Саньку за тонкую талию, тихонько проскользнул в неприметную боковую арку, прошел метров двенадцать по низенькому коридору, свернул направо во второй, по короткой лестнице спустился вниз, негромко, особым образом постучался в самую обыкновенную темно-коричневую дверь. Послышались громкие щелчки ключа в тугом замке, тоненько и тревожно проскрипели дверные петли, голос Василия Волкова предупредительно и вежливо пригласил:
— Заходите, Александр Данилович! Мсье Жабо уже здесь… Ой, Александра Ивановна, матушка, вам же умыться надо!
Это большое помещение (площадью порядка семидесяти пяти квадратных метров) выполняло множество самых различных функций, являясь одновременно ванной комнатой, цирюльней, гардеробной, мини-библиотекой и рабочим кабинетом. Здесь Лефорт, когда проживал в Москве, имел обыкновение проводить каждое утро по три-четыре часа совершал водные процедуры, чистил зубы, стригся-брился, накладывал на лицо и руки целебные и лекарственные крема, примерял парики и различную верхнюю одежду, читал полученную корреспонденцию, писал ответные письма, перечитывал любимые книги — в основном труды греческих философов и истории славных древних битв и военных кампаний.
— Саня, пройди вон за ту цветастую китайскую ширму! — посоветовал Егор. — Там и воду найдешь, а также полотенца, разные крема, пудру… Здравствуйте, уважаемый месье Жабо! — слегка улыбнувшись, поздоровался он с доктором-французом. — Подполковник Волков мне уже доложил, с ваших же слов, о некоторых деталях этого скорбного происшествия. Но я хотел бы услышать обо всем и от вас лично, задать несколько вопросов. Давайте, любезный, начинайте! И постарайтесь быть максимально подробным.
Карл Жабо, низенький и толстощекий француз, улыбчивый, в рыжем лохматом парике, чем-то неуловимо похожий на мультяшного Карлсона (ну, того самого что живет на крыше славного шведского города Стокгольма), неожиданно замялся:
— Извините! Но я теперь даже и не знаю: как величать вас? В связи с недавним Указом царя Питера…
— Называйте меня по-прежнему — Александром Даниловичем!
— Хорошо, Александр Данилович. Вы тогда отъехали в Воронеж и далее. Я же стал усиленно наблюдать за драгоценным здоровьем господина Лефорта. Хорошо наблюдать, старательно! Вы же предупреждали, что у генерала слабые легкие… Я следил — в меру своих скудных сил. Советовал господину Лефорту беречься сквозняков. Одеваться только в теплую одежду. Не уследил, извините…
— Продолжайте, Жабо, продолжайте! — покровительственно подмигнул французу Егор. — Я вас пока ни в чем не обвиняю.
— Герр Лефорт все же заболел. У него началась грудная горячка — в очень нехорошей форме. Я его лечил. Давал таблетки, микстуры, ставил спиртовые банки. Сперва дела уверенно пошли на поправку. Потом началось новое осложнение…
— Генерал мог выздороветь?
После двухминутного раздумья француз честно — как показалось Егору — ответил:
— Три шанса из пяти возможных, что герр Лефорт скончался бы. От полной закупорки легких. Извините, господин генерал-майор, точнее сказать не могу…
— Расскажите подробно о той ночи, когда герр Лефорт… э-э, скончался.
— Мы нашли его тело ранним утром. На балконе, выходящем в сад. В одной ночной рубашке. С тремя пулями в груди. Пропала сиделка, которая оставалась с ним на ночь. Ее так и не нашли.
— Кто она такая, откуда взялась? — нахмурился Егор.
— Обычная женщина, пожилая уже. Очень спокойная, добрая и внимательная. Из старой стрелецкой слободы…
«Только стрелецкой слободы нам и не хватало — для полного и безграничного счастья! — искренне ужаснулся внутренний голос. — Если царь узнает об этом, ничего еще и не значащем факте, то все — кранты всем уцелевшим стрельцам, да и женам их — вместе с малыми детками! Не, это дело мы замнем пока…»
Егор сразу же увел разговор в сторону:
— Почему никто не слышал выстрелов?
— Гроза была очень сильная, — француз извинительно развел руки в стороны. — Осенняя русская гроза. Гром гремел совсем без остановок… Странно только, что было сделано целых три выстрела. И очень похоже, что все три — из одного и того же пистолета. Зачем? Герр Франц был уже полностью мертв — после первого же выстрела в сердце. Да и на балкон, похоже, его вынесли уже оглушенного. То есть это я так думаю…