Северная звезда
Шрифт:
Когда Дмитрий грузил вещи на телегу, Джилли подошла к бывшей соседке и обняла за плечи:
– Мэри, я очень рада за тебя. Не говорила этого раньше, но я беспокоилась. Теперь же, когда ты благополучно вышла замуж, я спокойна. Будем надеяться, что твоему Дмитрию улыбнется удача и ты, сидя на веранде своего трехэтажного особняка, будешь пить чай из чашек настоящего севрского фарфора и вспоминать нашу с тобой жизнь…
Мария попыталась улыбнуться. Разве Джилли не знает, что у неё уже был особняк и дорогой фарфор?
– Пусть и у вас с Робертой все будет хорошо, – смахивая слезу, сказала она. – Ты тоже не забывай меня. И… приезжай ко мне в гости, слышишь?
Женщины обнялись и прослезились.
– Джилли, если ты увидишь Ника Рашенза… мистера Устюжанина, скажи ему, что я вышла замуж и что у меня все хорошо. И… что я очень счастлива.
– Ладно. – Как показалось Маше, в голосе Джилли не было уверенности.
– Не забудь, пожалуйста, очень счастлива.
– Не беспокойся, я все сделаю. А ты береги себя, тебе надо хорошо питаться и пить молоко, чтобы не было цинги и…
Потом она попрощалась с Китти, которая отмалчивалась и ограничивалась дежурными поздравлениями. И когда телега тронулась, молча помахала рукой. А про себя подумала, что так и не смогла толком отблагодарить свою подругу и спасительницу, объяснить ей, такой умной и образованной, то, что было давно ясно ей, канзасской девчонке и наполовину цыганке, еле умеющей читать и писать. А именно, что Бог послал Мэри этого славного парня, Ника Рашенза, чтобы прожить с ним всю жизнь, забыв о придурочном юнце, который отправился за золотом за полмира, бросив её. Но что уж теперь говорить: судьба решила так, а не иначе.
Пара изможденных исландских пони с трудом тащила тяжелую колымагу по неровной дороге, колеса скрипели на колдобинах. Мешки, наскоро и небрежно уложенные, перекатывались с места на место, рискуя вывалиться в грязь.
– Хорошо, что ты приехала с большим запасом провизии. Его хватит на то, чтобы прокормиться… А то я уже выгадывал, как сэкономить при очередной закупке продовольствия, – говорил между тем Дмитрий.
Он даже сейчас говорил и думал о деньгах! Мария не могла справиться с закипавшей злостью. Однако, как бы то ни было, теперь они женаты, и господин Арбенин больше не властен над ее судьбой. Хотя бы за это можно благодарить Бога! К тому же Дмитрий, приехавший сюда без денег, кое-чего достиг, так что, может, скоро они и в самом деле вернутся в Россию с богатством…
Окраины Доусона представляли собой беспорядочное нагромождение палаток и бараков. Они миновали вывеску «Французская кондитерская», и Маша подумала, каким образом и из каких продуктов в этих условиях можно выпекать воздушные эклеры и бисквиты. Остальные вывески были традиционными: «Гольден Стар», «Настоящее парижское шоу» и, наконец, лаконичное «Игорный дом».
Выехали к реке, где должны были сесть на паром, чтобы переправиться на другую сторону. Другой берег был холмистым, дорога пошла круче, и несчастные животные еле передвигали ноги. Молодожены почти не разговаривали друг с другом. Маша задумчиво крутила на пальце кольцо. Нет, это свадебное путешествие ничуть не походило на то, каким она представляла его в своих мечтах и снах.
И вообще весь сегодняшний день выглядел нереальным, фантастическим. И даже солнце, висящее в безоблачном небе, как мандарин на рождественской елке, и лесистые холмы, блестящие проплешинами в тех местах, где люди вырубили деревья, казалось, сошли с картинки в детской книжке.
Им часто попадались груды пустой породы, вынутые старателями из недр земли. Среди них были разбросаны штабеля бревен и горное оборудование. Проезжали мимо промывочных бутар, воротов и «журавлей» над шурфами. Время от времени попадались столбы с названиями участков: «Старик Роу», «Белое ущелье», «Нижний», «№ 44». В воздухе стоял запах костров.
Остановились то ли у постоялого двора, то ли у трактира под вполне соответствующим месту названием «Самородок» – двухэтажного бревенчатого строения с объявлением, предлагающим комнаты на ночь, виски и ром.
Мария поужинала без аппетита. Сорокалетняя хозяйка заведения, мисс Рэлей, в белом парусиновом переднике, обтягивающем ее полный стан, оказалась знакомой Дмитрия. Обслуживая, она обсуждала с ним каких-то людей – Джефа Оленя, Акулу Петерсона, Эдвина Руда, отчего новобрачная чувствовала себя неловко и отчужденно. Она никого здесь не знала, и было очевидно, что Дмитрию в тягость ее присутствие.
К концу дня они добрались до участка Одинцова. Маша была до того измучена, что едва заметила это пустынное и заброшенное место на склоне холма. Посреди участка стояла кособокая, приземистая хижина.
У входа в нее Дмитрий представил ей трех своих компаньонов, двое из которых оказались мрачными заросшими мужчинами в годах, с осунувшимися усталыми лицами, а третий, молодой человек, по виду не старше Маши, был, напротив, чисто выбрит и выглядел бодро.
Все трое не скрывали своего крайнего удивления при ее появлении и рассматривали ее как свалившуюся с неба диковину. Девушка покраснела от смущения и плотнее завернулась в шаль.
– Это Мэри. Моя супруга. Миссис Одинцофф, если угодно. Она приехала ко мне из России, и мы сегодня поженились, – сообщил Дмитрий подчиненным по-английски. – Так что теперь придется внести кое-какие изменения в наше житье-бытье. Сегодня на ночь вы переберетесь в палатки, а завтра начнете приводить в порядок другую хижину.
– Да, но ты нам ничего не говорил о…
Дмитрий холодно осадил товарища:
– Моя жена – леди, она не может жить в таких условиях. Так что ставьте палатки и переносите вещи. Но вначале надо представиться…
Вперед шагнул маленький темноволосый человек:
– Я Рон Рэнсом, мэм. Рон Рэнсом-младший.
– Я Фред Калвертс, – смущенно запинаясь, сообщил сероглазый юноша.
– Я Уолл Джелл, – представился третий. – Из Денвера.
Мужчины покорно пошли собираться, а Мария тихо сказала мужу:
– Я совсем не хочу причинять им беспокойство.
– Своим появлением здесь ты это уже сделала. Ты же не можешь спать в одной комнате с четырьмя мужиками.
– Да, я понимаю.
Чтобы как-то справиться с неловкостью и смятением, купеческая дочь стала оглядываться вокруг. Закатное солнце освещало холмы. По правую руку от нее вилась голубая лента ручья. Слева круто поднимался холм, который на высоте двух сотен футов был как будто срезан и образовывал уступ. В этом месте густо росли ели и сосны, многие стволы были почерневшими и обугленными.