Северная звезда
Шрифт:
– Подождать?! Я жду тебя здесь, в Доусоне, уже бог весть сколько времени!
Он снова переступил с ноги на ногу и смущенно отвел взгляд:
– Маша, я непростительно жестоко обошелся с тобой. Но я собирался написать письмо. Ты не представляешь, как мы были заняты, Мария. Если бы ты когда-нибудь побывала на приисках, то знала бы…
– Вот как?
Купеческая дочь кипела гневом. Неужели она когда-то была счастлива в объятиях этого человека, рыдала и выла от восторга, когда он брал ее, прошла следом за ним полмира…
– Дмитрий, мне надо поговорить
Он улыбнулся, и Маше показалось, что улыбка у него вышла несколько натянутая.
– Дмитрий, я не могу больше ждать! И откладывать дольше не стану. Так что ты выслушаешь меня здесь и сейчас. Иначе ты опять уедешь бог весть куда, на этот свой чертов Браун-Хилл, и мне придется до седых волос ждать тебя в этом проклятом Доусоне!
– Но, Машенька…
– Что, Машенька?! Что?! Ты знаешь, что у меня умер отец?! Что я тоже чуть не отдала Богу душу, а потом сбежала от господина Арбенина, которому не терпелось потащить меня под венец и наложить лапу на капитал! У меня нет никого, кроме тебя. Ты ведь соблазнил меня или ты этого уже не помнишь?
Сама не верила, что смогла произнести эти слова прилюдно, перед толпой мужчин, с любопытством наблюдающих за драматической сценой. На ее глазах выступили слезы. Если бы она только могла дать ему пощечину и уйти, не оглядываясь! И никогда его больше не видеть! Но тогда выйдет, что никакой любви нет. Нет вообще в мире. И все было зря!
– Маша, любимая моя… – в глубочайшей растерянности пробормотал Дмитрий. – Хорошо, пусть будет так, как хочешь. Ведь мы и в самом деле любим друг друга…
Часть третья
Разбитые мечты
…– Раба божья Мария, имеешь ли желание, благое и непринужденное, и твердую мысль взять себе в мужи сего раба божьего Димитриоса, которого пред собою здесь видишь?
– Да… – произнесла Маша одними губами, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
В этой крошечной часовне, вернее, хижине, с маленьким иконостасом и распятием на стене, их венчал молодой чернобородый священник, отец Георгиос, поп из греческой общины Окленда, прибывший сюда, чтобы заработать на постройку нового храма…
Он взял за обряд немало – полфунта золотого песка – пожертвование на строительство церкви. Но он радовался и тому, что может совершить тут, в ледяных пустынях, таинство православного брака. Не меньшую радость вызвало у него то, что Мария в одиночку предприняла многотрудное путешествие за полмира, чтобы разыскать своего жениха. Молодой греческий батюшка, напоминающий ветхозаветного пророка, оказался в душе романтиком.
Добран, старатель-серб, живший по соседству с Джилли, был приглашен на роль свидетеля.
Свадебный наряд невесты состоял из голубой саржевой юбки и белой шелковой кофточки с большим кружевным воротником.
Джилли дала Марии большую зеленую шелковую шаль. Венок из искусственных цветов венчал высокую прическу, сделанную обрадованной Китти. Однако, оглядев себя в маленьком зеркальце, невеста увидела, что лицо ее бледно и печально, а губы дрожат. Она была готова расплакаться.
В то время как голос святого отца то поднимался до небес, то затихал почти до шепота, Воронова была погружена в свои мысли.
Она ощущала на пальце тяжесть обручального кольца. Его за полчаса сделал по заказу молодоженов Олаф Фигнер, местный кузнец-датчанин.
Грубоватое и массивное, оно больше подходило мужской руке, чем женской. Мимолетно вспомнила о тете Христине. Той было бы скорбно видеть, в какой спешке и нищете выходит замуж ее любимая племянница. А что бы сказал Николай? Мария чувствовала, что ее сердце готово разорваться от боли. Постаралась отогнать от себя мысли о голубоглазом блондине. Если она будет думать о нем, то не выдержит и расплачется. Как будто издалека до нее донесся голос священника: он правил службу на английском, ибо почти не знал русского, а они – греческого…
– Ну вот, теперь вы муж и жена. Раб божий Димитриос, поцелуйте свою супругу. Сейчас для этого самое подходящее время.
– Да, конечно.
Он поцеловал ее. Новобрачная ощутила прикосновение сухих губ и невольно вспомнила нежные, страстные поцелуи Николая. Джилли, явившаяся с Робертой на руках, счастливо улыбнулась, вздохнула и сказала:
– Теперь ты замужняя женщина, к добру это или к худу. Надо надеяться, что к добру. Давайте поедем ко мне и выпьем по глотку шампанского. Еще есть лососина. Так что можно устроить настоящий свадебный ужин.
Дмитрий озабоченно ответил:
– Мы были бы очень рады, но, к сожалению, у нас совсем нет времени. Я обязательно должен сегодня же вернуться назад. Меня ждут, я ведь не предполагал, что женюсь сегодня.
– Ты стал настоящим американцем, – произнесла Мария со смесью иронии и неодобрения. – Такой же деловой и упорный… Би-изне-еес! – произнесла она, растягивая гласные.
– Да, да, бизнес, если угодно, – рассеянно кивнул молодожен. – Пойдем, Мария. Нам надо спешить.
Они вышли на улицу. Их уже ждала телега, запряженная парой мелких лошадок, которую Дмитрий нанял, чтобы перевезти Машу и ее багаж на участок. Добран, приподняв шляпу, поклонился дамам и направился к дверям кабака.
– Любимая, сейчас мы заедем за твоими вещами и сразу же тронемся в путь. Пусть Джилли поедет с нами на телеге, если хочет.
– Хорошо.
Казалось, что они случайные знакомые, старательно придерживающиеся правил хорошего тона по отношению друг к другу.
В молчании ехали к дому Джилли. Воронова смотрела прямо перед собой, не видя ничего вокруг: ни грязи, ни уличной толчеи, ни неба, раскинувшегося над их головами высоким, чистым куполом.
Но сегодня красота окружающей природы не волновала ее. Наконец-то она вышла замуж за Дмитрия. Случилось то, о чем так долго мечтала, ради чего пустилась в это опасное путешествие, перенесла столько мук, тревог и еще бог весть чего. Но никакой радости или хотя бы душевного спокойствия отчего-то не испытывала. Наоборот, в её сердце теснилась странная смесь разочарования, облегчения и безысходности.