Северное Сияние. Том 2
Шрифт:
Никого из тех, кто мог оставить знаковый след в самосознании русского народа, тем более своим фанатизмом, в этом мире не было. Сильным откровением для меня это не стало – еще когда Андре цитировал клич из Спанч Боба «Вы готовы дети?..» у меня появлялись смутные подозрения, что он здесь гость из моего мира, также как и я связанный с Астеротом. Вот только сейчас те подозрения оформились в уверенность.
– Так закалялась сталь… так закалялась сталь… – напевая привязавшуюся с воспоминаниями о Павле Корчагине песню вокально-инструментального ансамбля «Гражданская Оборона», я просто сидел в прострации и думал обо всем сразу.
Приняв решение, я подошел к встроенному шкафу и осмотрев свою небольшую коллекцию оружия, взял уже помогавший мне в беседе 1911. Дав себе дополнительное время на подумать, снарядил магазин, достал патрон в патронник и вернулся к столу. Выдвинув один из ящиков, положить Кольт в него, а сам ящик оставил приоткрытым – на всякий случай. В то, что сейчас придется стрелять я не верил, но… когда я ящике есть заряженный пистолет гораздо лучше, чем когда этого пистолета нет. Тем более что Мустафа из ФСБ – и если вдруг что, и мне придется применить знания из области темных искусств, могут быть неприятные последствия. Без применения темных искусств с сирийцем я точно не справлюсь – это он меня рукопашному бою учит, а не я его. А семь пуль калибра.45 все же вполне себе весомые аргументы до того момента, как не подоспеет Ира. Если, конечно, что-то пойдет не так.
Индианку-телохранительницу позвал импульсом через кольцо. Совсем недавно научился, причем совершенно случайно, когда выполнял одно из заданных Николаевым упражнений ментальных практик.
Ира оказалась в кабинете почти сразу же, и по моему взгляду подошла максимально близко, встав практически вплотную. Так, как оказалось, легче общаться мыслеречью – требовалось гораздо меньше усилий.
– Сейчас я вызову сюда Мустафу, а ты просто будь наготове.
Кивнув, сверкнув при этом желтыми змеиными глазами, Ира вышла. «Товарищ майор» откликнулся довольно быстро – буквально через минуту он уже заходил в кабинет. Как будто ждал того, что я позову.
Приветственным кивком поздоровавшись, я указал Мустафе на стул напротив себя. Сейчас мне нужно добиться от него ни много ни мало – нарушения приказа. И как это сделать, я даже не представлял. Но сделать это нужно – тем более однажды, со штабс-капитаном Измайловым, у меня уже подобное получилось.
Раз за разом я собирался начать говорить, но каждый раз осекался – ум подкидывал совершенно неподходящие варианты начала беседы. Не подходящие для этого мира – потому что пример полковника Сергея Петрова, нарушившего инструкции и спасшего мир от ядерной войны, конечно впечатляет, но понятен в этой реальности только мне. Ну, может Андре еще, но он сейчас на пути к границе с Румынией, и мне никак не поможет.
Посидели немного, помолчали. И вдруг вспомнив памятью Олега манеру «старого», знакомого еще по протекторату Мустафы облекать серьезные мысли в подходящие к месту анекдоты или притчи, я наконец заговорил.
– Бежал как-то заяц по полю, и вдруг видит – орел. Высоко сидит, на ветке сухого дерева, отдыхает. Ух ты, – говорил заяц, которому вдруг завидно стало. Послушай, орел, а можно я как и ты буду сидеть и ничего не делать? Конечно можно, отвечал ему орел.
Мустафа, когда я начал говорить, явно насторожился. Он чуть склонил
– Заяц сел рядом с деревом и неожиданно понял, что очень хорошо просто сидеть и ничего не делать. И даже посидел так немного, наслаждаясь моментом, пока сзади его не сцапала неслышно подкравшаяся лиса.
– И к чему ты это?
– К тому, что если хочется сидеть и ничего не делать, для этого нужно находиться достаточно высоко.
– Ах, ты про это, – не скрывая напряжения, натянуто улыбнулся Мустафа. – Тогда послушай ответную притчу. Летел воробей зимой в лютый мороз, замерз и рухнул на землю. Лежит, умирать готовится – но тут мимо проходила корова, и отгрузила на него лепешку. Почти с головой воробья накрыло, но он зато согрелся сразу, даже семечек нашел в неожиданной посылке, и зачирикал от счастья, что спасся. Это услышала кошка, сцапала воробья и съела.
– Я знаю эту притчу, – кивнул я. – Не каждый, кто на тебя накидал, тебе враг, и не каждый, кто тебя вытащил – друг.
– Именно. Но самое главное – если попал в дерьмо, то лучшим вариантом будет сидеть и не чирикать, – кивнул Мустафа.
– Намек понял, но это не для меня, – кивнул я.
– И? Если без экивоков?
– И… понимаешь ли, в чем дело. Есть вещи без срока давности. Я понимаю, что у тебя приказ, карьера, и прочие весьма важные вещи – но дело с палачами и жертвоприношениями… для меня это уже личное. И если я когда-нибудь узнаю, что ты что-то знал, но не сказал мне об этом, я этого никогда не забуду.
– Иногда все не то, чем кажется, – начал было сириец, но я поднял руку, предупреждая его слова.
– Тела Элимелеха я не видел, если ты об этом. И допускаю, что меня вообще могли покормить дезинформацией на его счет. Но даже если сейчас он жив и здоров, это дело не перестает быть моим личным делом.
Говоря так, я не врал. Потому что в тот момент, когда в охотничьем домике испытал эмоции убитой жертвы, я пропустил их глубоко через себя. Это не только неизвестную девушку там жестоко и с наслаждением убивали, но и меня тоже. И спокойной жизни у меня не будет до того самого момента, как я не рассчитаюсь с теми, кто это сделал.
– Понимаешь… даже к Степану у меня нет такой холодной и в то же время лютой ненависти. Потому что переходя через КПП из благополучных районов в Нижний город я принимал правила игры…
Говорить о произошедших событиях, когда я находился в теле Олега безмолвным наблюдателем, было как-то странно. Я даже едва не ошибся, чуть не сказав: «Олег принимал правила игры».
…осознавая риски за возможность заработать денег. Просто не рассчитал такой фактор, как предательство. Не сыграла ставка, так скажем – и если бы я ждал от Степана грязной игры, он бы меня в врасплох не застал, и умер бы он, а не я.
В жертвоприношениях же игра ведется в одну сторону – пытают и казнят людей, которые не понимают за что им это. Причем людей беззащитных. Так просто не должно быть, это неправильно, и никто и никогда не сможет доказать мне обратное.
Мустафа посмотрел мне прямо в глаза, явно размышляя. Отвлекшись на секунду, он наклонился и забрал с журнального столика салфетку, на которую ставил кружку с кофе Андре. Принявшись ее складывать и раскладывать, он очень долго смотрел на меня и очень долго думал, через некоторое время теребя уже полностью измочаленную салфетку.