Северное сияние
Шрифт:
Лира постаралась, история получилась не такой сбивчивой, как та, что она поведала Тони, и, прямо скажем, куда более правдивой. Джона Фаа девочка побаивалась, и сильнее всего ее смущала его неожиданная доброта. Когда наконец все было сказано, заговорил Фардер Корам. Лира впервые услышала его голос: звучный, мелодичный, с великим множеством переливов и обертонов, голос еще более прекрасный, чем его дивная кошка-альм.
— Серебристая Пыль, — задумчиво повторил старик. — А скажи нам, Лира, не называли они ее еще как-нибудь, а? Вспомни, пожалуйста.
— Нет, только Серебристая Пыль и все. И еще миссис Кольтер сказала мне, что это такие элементарные частицы.
— Значит, они полагают, что, воздействуя на детей, им удастся узнать об этой Пыли побольше?
— Да, но я не знаю про воздействие. Только вот дядя мой… Ой, я забыла сказать, что, когда он им через волшебный фонарь снимки показывал, там было еще одно изображение, с этой, как ее… еще слово такое, на ворону похоже.
— На ворону? — недоуменно спросил Джон Фаа.
— Аврора Бореалис, — негромко произнес Фардер Корам. — Ты это хотела сказать?
— Точно. Я же и говорю — Ворона Вореалис. И там на одном снимке в ней, прямо внутри, был виден город. Настоящий, с башнями, куполами, шпилями. Я еще подумала, ну в точности как наш Оксфорд. И дяде Азриелу интереснее всего было говорить про этот город, но магистру и всем другим профессорам — только про Серебристую Пыль. И миссис Кольтер, ей тоже важнее всего про Пыль эту. И лорду Бореалю.
— Понятно, — загадочно протянул Фардер Корам. — Это действительно очень интересно.
— Послушай, Лира, — вновь заговорил великан Джон Фаа. — Слушай внимательно, потому что это важно. Фардер Корам из всех нас — самый мудрый, мудрее нет никого. Так вот. Уже многие годы он, как бы это сказать, следит… Следит за всем, что происходит с Серебристой Пылью, с мертвяками, с лордом Азриелом и, представь себе, с тобой. Да-да, девочка, каждый раз, как лодка семьи Коста идет в Оксфорд, а потом возвращается назад, они, да и не только они, другие цагане тоже, привозят нам вести. О тебе, детка. Да-да, а ты и не знала.
Лира потрясла головой. Она вновь почувствовала приближение удушливого страха. Пантелеймон издал какой-то сдавленный рык, еле слышный, но девочка чувствовала, как у нее под пальцами прерывисто вздымаются бока альма.
— Так что Фардер Корам здесь, на Мшистых Болотах, знал про все твои проделки в Оксфорде.
Больше сдерживаться не было сил.
— Но ведь мы же ничего не сломали, честное-благородное. Мы же просто грязью. И уплыли-то совсем недалеко. Мы не хотели…
— Что с тобой, дитя мое? Что ты городишь? — ошеломленно спросил Джон Фаа.
Фардер Корам расхохотался. Когда он смеялся, лицо его становилось удивительно молодым и каким-то просветленным.
«И голова не трясется», — подумала Лира. Но самой ей было не до смеха.
— А затычка, — лепетала она непослушными губами, — мы же ее не нашли. А даже если бы нашли, мы бы не стали ее вынимать, честное слово. Мы нечаянно, мы только пошутить хотели. Я больше так не буду…
Теперь хохотали оба. Джон Фаа уронил тяжелую лапищу на стол, так что стаканы зазвенели и подпрыгнули. Его плечи тряслись от смеха, по лицу бежали слезы. Лире в жизни не приходилось слышать таких громоподобных раскатов. Умей скалы смеяться, они бы смеялись так же.
— Ой, уморила, — стонал он. — Вот ты о чем. Ясное дело, наслышаны мы о твоем подвиге. Ведь с тех самых пор всей семье Коста цагане проходу не дают. Куда они ни придут, их спрашивают: ты, дескать, Тони, часового-то на лодке не забыл оставить, а то ведь тут ходят всякие, от горшка два вершка. Сколько же смеху было! Да, повеселились мы тут на Болотах. А ты не робей. Это все дело прошлое. Было, да быльем поросло-о-о.
И оба старика снова зашлись от хохота. Лира, поняв, что ей уже ничего не грозит, тоже заулыбалась, очень довольная собой.
Джон Фаа утер слезы и вновь посуровел лицом.
— К чему я все это говорю. Мы-то тебя знаем с младенчества. Вот и решили, что пора тебе кой-чего открыть. Они там, в колледже Вод Иорданских, наверное, рассказывали тебе о твоей семье, о папе с мамой?
Такого вопроса Лира не ожидала.
— Да, — неуверенно начала она. — Они говорили, что дядя Азриел отправил меня в колледж, потому что мама и папа погибли в аэрокатастрофе. А больше мне ничего не говорили.
— Понятно. Всей-то правды они не знают. А мы вот знаем. Твою историю, девочка, я слышал от одной цаганки, а цагане никогда не станут лгать ни Джону Фаа, ни Фардеру Кораму. Так что то, что ты сейчас о себе узнаешь, — чистая правда. Ни в какой аэрокатастрофе твой отец не погибал, потому что твой отец — лорд Азриел.
Глаза Лиры раскрывались все шире и шире.
— Случилось это так, — неторопливо продолжал Джон Фаа. — Много лет назад, когда лорд Азриел был еще совсем молод, он отправился в экспедицию на Север и вернулся оттуда сказочно богатым человеком. Парень он был горячий, на расправу быстрый, да и сердце имел такое… пылкое. Матушка твоя тоже нраву была бешеного. И умна, ох, умна! Правда, не так знатна, как лорд Азриел, попроще. Но ум! Да и красива так, что глазам больно. Вот и получилось, что как они с твоим отцом встретились, то полюбили друг друга. Но она-то уже была замужем за очень влиятельным человеком. Муж ее, молодой политик, входил в число ближайших советников короля. Так что твоя мама, узнав, что ты должна появиться на свет, очень испугалась. Она не решилась признаться мужу, что ребенок не его. А когда ты родилась, то стало понятно, что шила в мешке не утаишь, уж очень ты на своего настоящего отца была похожа. Тогда они так сделали: всем объявили, что ребенок родился мертвый, а тебя спрятали. Отвезли тебя в графство Оксфордшир, где у батюшки твоего были поместья, а в кормилицы взяли цаганку. Но какие-то добродеи нашептали мужу твоей матери, как оно все на самом деле было, он взвился, ворвался во флигель, где вы с кормилицей жили. Она тебя на руки подхватила — и бежать, он за ней, в господский дом. И понятно, что если догонит — убьет. Лорд Азриел как раз на охоте был. За ним послали, он прискакал и вовремя: муж-то уже дверь высаживает, за которой цаганка прячется. Тут лорд Азриел не стерпел, схватился за оружие. Ну, что тут скажешь. Была дуэль, девочка. Так вот, в честном поединке убил его твой отец. А знаем мы эту историю, Лирушка, от той самой цаганки — кормилицы, которая все видела, все слышала да нам рассказала. За такое дело, ясно, суд полагается. Не таков был твой отец, чтобы изворачиваться да прятаться. Он все суду рассказал. Вот и получается, что с одной стороны кровь на нем, человека он убил, но ведь убил, защищая свой дом и свое дитя. С другой стороны, тут оскорбление супружеской чести. Каждый мужчина вправе требовать удовлетворения. На это и напирали адвокаты убитого супруга. Слушанье дела затягивалось, неделя шла за неделей, защита и обвинение приводили довод за доводом, их набрались уже целые фолианты. Наконец судьи вынесли окончательный приговор: признать лорда Азриела виновным с полной конфискацией всей его собственности. Он лишился и земли, и состояния, в общем, остался гол как сокол, а ведь был богаче самого короля. Ну, а мать твоя и от него, и от ребенка открестилась. Спиной к вам повернулась. Женщина она была гордая и такая, знаешь, надменная; и кормилица твоя все говорила: дескать, душа у нее болит, как подумает, что тебе с такой матерью жить. Но, видишь, не привелось такому случиться. С тобой, Лира, надо было что-то делать. Кабы судьба по-иному распорядилась, была бы ты цаганской девочкой, потому как кормилица твоя на коленях в суде ползала, умоляла, чтобы ей тебя отдали. Но кто же станет цаганку слушать? Вот судьи решили определить тебя в приходской приют и передать сестрам-послушницам в Уотмингтон. Ты-то этого, конечно, не помнишь. Но плохо они, видать, знали лорда Азриела. Он всю это шатию-братию в рясах, всех этих монахинь да клириков страсть как ненавидел. Человеком твой отец был своевольным, так что он просто взял да и увез тебя из приюта этого, ни у кого ничего не спрашивая. У себя он ребенка оставить не мог, цаганам тоже отдавать не стал, вот и привез тебя в колледж Вод Иорданских, а на закон ему, дескать, плевать, и решение суда ему не указ. Ну, суд возражать не стал. Вот лорд Азриел опять отправился в свои экспедиции, а ты подрастала в колледже Вод Иорданских. Отец твой, уезжая, поставил только одно условие: ни под каким видом не разрешать твоей матери видеться с тобой. Даже если она вдруг захочет сама — не пускать. Весь свой гнев, всю свою досаду он на нее обратил. Магистр, конечно, ему пообещал и честно держал слово. Тут начались все эти страхи вокруг Серебристой Пыли. Во всей стране, да нет, бери больше, во всем мире лучшие умы бились над этой страшной тайной. Нас-то, цаган, это мало интересовало, пока они нас не трогали. Но тут ребятишки наши стали пропадать. И пришлось нам вмешаться и узнать об этом деле получше. Ты и представить себе не можешь, детка, как много цаганам открыто, как много мы знаем о том, что творится в самых далеких, самых укромных местах. Вот, например, твой колледж. Разве ты могла представить себе, что в стенах колледжа есть пара глаз, которая неотступно следит за каждым твоим шагом? Конечно, мы беспокоились о тебе, ведь у твоей кормилицы до сих пор за тебя душа болит!
— Вы что, правда за мной следили? — изумленно спросила Лира. Ее переполняло чувство законной гордости: небось об обыкновенных девочках так бы никто не стал беспокоиться.
— Конечно. А знаешь, кто это делал? Ваш кондитер, Берни Йогансен. Он же цаган наполовину. А ты, поди, и не замечала.
Берни Йогансен… Как странно! Тихий, добродушный человечек, один из тех редких людей, у которых альмы одного с ними пола. Когда же Лира его в последний раз видела? В тот день, когда исчез Роджер, она еще так кричала на него, ногами топала. А он, оказывается, все про нее рассказывал цаганам. Чудеса!
— Так вот, — продолжал Джон Фаа. — Разумеется, нам быстро стало известно, что ты покинула колледж, но лорд Азриел не в силах этому помешать, потому что он в тюрьме. Память у цаган хорошая. Мы помнили и обещание магистра, и как звали мужа той дамы, что тебе приходится родной матерью. Человека, которого лорд Азриел убил на дуэли, звали Эдвард Кольтер.
— Что? Миссис Кольтер? Она что, моя мама? — Лира остолбенело переводила глаза с Фардера Корама на Джона Фаа.
— Да, Лира, да. И будь твой отец на свободе, она бы в жизни не посмела нарушить его волю, так что жила бы ты сейчас в колледже и знать ничего не знала. Я другого не понимаю: почему магистр тебя отпустил? Ведь тебя вверили его заботам. Не знаю… Ясно одно. Эта женщина имела над ним какую-то власть.