Северные горы
Шрифт:
Когда я, припадая на правую ногу, доковылял до дома и рухнул на крыльцо, на звук моего падения вышел дедушка, увидел меня и заругался не хуже кошки. Потом долго и изобретательно бранился мой дядя, шаман, перевязывая мою разодранную ногу, прикладывая к ней примочки и припарки. Мама, ставя заплату на пробитую когтями штанину, не ругалась, зато ворчала. Я метался в жару, и мне мерещилось, будто над моей головой кружит стая безымянных лесных духов — оотепе и непрерывно проклинает меня. Через неделю мне полегчало, жар спал, раны почти затянулись, а духи улетели. Вместо них явился дядя, сел возле моей постели и прочел небольшое
Теперь я уже подзабыл его точные слова, но один пассаж и сегодня звучит в моих ушах, стоит лишь вспомнить дядино лицо:
— Только идиот или поэт может любоваться красотой, забыв об опасности. Вроде ты не дурак, значит — поэт, а впрочем, это — тоже разновидность идиота. Для народа, может, и польза, а для семьи — одни убытки.
Он помолчал и добавил:
— Охотиться одному я тебе запрещаю. Табу. Только со старшими и только с моего позволения.
С тех пор я по мере сил пытаюсь быть поэтом: что мне еще остается?
Оревалат Аартелинур,
"Как я не стал охотником"
из сборника "Отрывки из жизни"
– -
Артан внес Карину в крошечную квартирку, состоявшую из одной обшарпанной комнаты. У окна стоял кустарно сколоченный топчан, заваленный небрежной кучей варварских одеял и подушек, рядом — шаткий от старости столик с исцарапанной пластиковой крышкой, в углу у двери, за линялой занавеской, щербатая раковина с допотопным краном и маленькая электроплитка. На подоконнике в аквариуме дремал толстый полосатый тритон. Еще были три складных стула и табурет, на табурете — стереовизор без антенны. И голая лампочка под потолком.
Турепанин опустил девушку на кровать, сел рядом, наклонился, прижался лбом к ее лбу.
— Мне придется уехать, — глухо сказал он. — Солнце высоко, надо работать. С тобой останется Марен. Будь умницей и не плачь.
— Не буду, — слабо улыбнулась Карина. — Ты сегодня так меня балуешь, смотри, я стану наглой и ленивой.
— Толко папробй, жэнщина, — грозно проворчал Артан.
Карина засмеялась и обняла его. Забыв обо всем, они целовались, пока сзади не раздалось многозначительное энергичное хмыканье.
— Кто это там хрюкает, милый? — спросила Карина.
— А это одна приставучая артолийка, — ответил Артан. — Не помнишь, где мы ее подцепили?
— В каком-то злачном заведении, — подхватила Карина. — Ты уверен, что она ручная? Вдруг она нас покусает?
— Непременно покусаю, если ты немедленно не уберешь свои варварские лапы от моей подруги и не выметешься отсюда! — рявкнула Марен. — Вали зарабатывать деньги для семьи, кормилец! Если хорошо будешь себя вести, я, так и быть, не разобью о твою белоглазую башку вашу последнюю тарелку!
Артан еще раз чмокнул Карину, встал и пошел к двери. Марен вышла за ним на лестницу.
— Не волнуйся так, я присмотрю за ней, — быстро сказала Марен и погладила Артана по щеке. — Если что, я позвоню тебе. Но думаю, у нас все будет в порядке.
– -
Рассказывают, что один охотник обидел Хозяина Леса — не по умыслу, по оплошности. Хозяин Леса рассердился на охотника и завязал его пути в узел. Долго бродил незадачливый охотник, все возвращаясь в одно и то же ущелье, к одной и той же скале, похожей на лошадиный череп; и вдруг перед ним открылась тропа. которой он прежде не замечал. Обрадовался охотник и пошел по этой тропе. Вот идет он час, идет другой. Солнце уже садится, а кругом все лес да горы, горы да лес. И вдруг видит охотник — стоит дом. Старый дом, крыша покосилась, крыльцо в землю ушло, однако окошко светится.
Постучался охотник в рассохшуюся дверь и услышал дрожащий старческий голос: "Входи, добрый человек!" Вошел он — видит: печь, на печи сидит древний старик, горб выше головы, во рту один зуб, на глазу бельмо. "Стар я стал, — говорит старик, — не могу тебе хлеб подать, с печи сойти сил нет. Сам доставай еду, сам ешь, сам постель себе стели". "А как же ты, дедушка?" — спросил охотник. "А я как-нибудь, — отвечает старик. — Все равно помирать скоро". "Пока я здесь, я тебе помереть не позволю", — сказал охотник. Нашел еду, поставил на стол; растопил печь, нагрел воды; снял деда с печи, помыл его в горячем, переодел в чистое, накормил хлебом и мясом и снова на печь уложил, а чтобы деду мягче было, постелил ему свою меховую куртку. Только потом поел сам, умылся и лег спать на холодном полу.
Проснулся утром охотник, спустил опять старика с печи, умыл, накормил и обратно уложил. И говорит: "Спасибо тебе, дедушка, за стол и кров. Пойду я своей дорогой". "А как же куртка твоя меховая, — говорит дед, — замерзнешь ведь". "Ничего, дедушка, — сказал охотник, — я молод, кровь моя горяча, я и без куртки не замерзну. Да и новую шкуру на куртку добуду скоро. Пусть эта с тобой останется, старые кости твои греет". И ушел охотник из старикова дома, глядь — а за вторым поворотом тропы показалась его деревня.
Рассказал охотник, что с ним приключилось, деревенскому шаману. Выслушал шаман, раскинул перья и кости, пошептал над черепом предка и говорит:
— Счастлива твоя судьба, сынок: это ведь и был Хозяин Леса. Осерчал он на тебя, захотел посмотреть поближе, каков ты. Но ты парень добрый, ублажил Хозяина. Будет тебе от него помощь и удача.
И правда, до самой старости, пока мог ходить в лес, никогда охотник не приходил домой с пустыми руками и больше ни разу не заблудился.
Оревалат Аартелинур
"Сказания Северных гор"
– -
Марен состряпала на плитке какую-то сомнительную на вид кашу, запихнула в Карину целых две ложки, еще ложку кинула тритону; тот проснулся, попробовал кашу, одобрил ее и всю сожрал. Попыталась заставить работать стереовизор; но антенны не было — ни портативной, ни тем более стационарной, так что аппарат ничего не показывал, только хрипло бормотал, ловя звук самого настырного правительственного канала. Слушать это было невозможно из-за помех, да и говорили, кажется, о благости Его величества — ничего интересного.