Северные рассказы и повести
Шрифт:
Его нигде не оказалось. Позвонили водителю. В машине его тоже не оказалось. Съездили в Ростехнадзор. Там его тоже не нашли. Помчались в кафе. И там тот же результат. Просмотрели всё. Проанализировали каждую минуту. Вернулись в аэропорт. Но и там – всё бестолку. Что делать? Без паспорта я не могу добраться до поселка и вертодрома. На первом же контрольно-пропускном пункте меня задержат. Купить билет и улететь обратно тоже не получится. Ни в какую гостиницу меня тоже никто не поселит. Короче: жизнь кончилась.
Оставалось одно: ехать в милицию, писать заявление о пропаже по неосторожности. В милиции мне пришлось заполнять и подписывать целую кучу разных бумаг: протоколы, заявления, повестки, копии
И тут на мой сотовый поступает звонок. Сотрудницы нашего офиса в отчаянии позвонили в бюро находок. И там… ответили, что паспорт находится у них, его можно забрать. Паспорт, а также кредитные и банковские карточки в целости и сохранности доставил в бюро находок какой-то мальчик лет десяти. Он нашел его на тротуаре возле светофора. Я вспомнил: мы проходили там, когда шли из Ростехнадзора в кафе! Так что всю дорогу до поселкового вертодрома я приходил в себя, поскольку никак не мог унять волнения от внезапно пережитого.
Наконец мы в воздухе. Вертолет грохочет и дрожит всем своим металлическим нутром, в котором на лавках вдоль обоих бортов сидят пассажиры: я, рядом седой статный Потылицын, дальше специалисты геологоразведочной экспедиции, несколько рабочих и, как раз напротив меня, две молоденькие неночки с тремя малышами. Двое малышей одеты по-тундровому: в малицы из крепкой непромокаемой ткани зеленого цвета со стилизованным узором – оленьими рожками по краям одежды. Видимо, мамочки купили их ребятишкам в местном сельмаге.
Мы работаем на земле, тысячелетиями кормившей и оберегавшей малые северные народы. Мы в историческом летоисчислении совсем недавно вторглись в их вековечный уклад жизни, потому и стараемся по возможности помочь этим людям и в просьбах им не отказываем. Вот и сейчас получилось так, что молодые пастухи, мужья этих юных женщин и отцы трёх малышей, один из которых, восьмимесячный, спит в колыбели, завернутой в грубый брезент, на руках своей матери, ждут не дождутся своих семей в дальнем стойбище посреди сырой осенней тундры.
Юная ненецкая мадонна постоянно подворачивает края брезентухи и покачивает колыбель в дрожащем посреди небес вертолете. Её голова укутана в цветастый яркий платок, на ней белая нейлоновая куртка и коричневая длинная юбка. Подруга её в розовой коротковатой куртке и темных потертых джинсах открытыми волосами, заплетенными в косу, постоянно притрагивается к своему розовощекому малышу-бутусу, присматривая за ним. А тот – спит себе, укутанный в малицу и круглую оленью шапку. Его веки-полумесяцы плотно прикрыты. Он совершенно спокоен несмотря на весь окружающий железный грохот. Другой малыш, поменьше, но тоже в серьезной миниатюрной малице, тоже спит, только постоянно заваливается набок, за спину своей матери, держащей в руках колыбель. Возле них на полу лежит нехитрый семейный скарб - в коробках и мешках из-под картошки. И тут же – овальный глубокий светло-зелёный пластмассовый тазик, вероятно, для стирки и купания детей.
Сами ненки вовсе не похожи на взрослых матерей. Если бы рядом с ними не было их ребятишек, то их скорее можно было бы принять за девочек-подростков. Впрочем, реальный их возраст мне действительно неизвестен. Одно скажу: здесь, на северах, люди подолгу выглядят моложе своего возраста. Это я давно заметил.
Облака не только сгустились над нами, но и под нами тоже, спустившись до самой земли, которая еле проглядывает внизу, несмотря на то, что вертолет идет на предельно низкой высоте. Видимости нет на все 360 градусов вокруг
Поскольку были проблемы с вылетом, то на наш борт, которому и так предстоит нелегкий облет с посадками возле полутора десятков старых скважин, напросились ещё и буровики с действующих скважин. У тех без проблем и дня не бывает. Всегда кому-то что-то надо срочно-срочно, просто немедля. Вот пришлось и их взять. Дела у всех разные, а вертолёт-то один.
Короче, мы ищем ненецкое стойбище, нарезая в воздухе незримые круги и петли. Ненки говорят, что должно быть три чума. Но их нет. С трудом замечаем одинокий чум, крытый брезентом, а рядом - пустой загон для оленей. Ни людей, ни оленей внизу не видно. Скорее всего их нет. Мужья ждали-ждали своих благоверных да и ушли, откаслали с оленями куда-то в сторону, поручив пустому чуму роль сухопутного маяка. Выгружаем ненецкий скарб на голую тундру. Поднимаемся. Вижу, как женщины волокут за собой детей к чуму, от которого так и веет холодом запустения. Впрочем, мой знакомый ненец Тёр говорит, что в чумах довольно тепло, если собрать кустарник и натопить хорошенько печку. Ему лучше знать…
Терпеливые, выносливые дети у ненцев, что и говорить. Помню, в марте на празднике оленеводов видел я, как в сорокоградусный мороз несколько часов подряд спал укутанный в совик лёжа в санках на морозе такой же малыш-крепыш. Солнце казалось багровым от холода, изо рта у людей и оленей пар так и валил. А ребёнок – ничего. Спал себе да спал, пока ненецкие женщины ходили по праздничной ярмарке и обсуждали между делом свои долгие тундровые дела.
А ещё помню о чувствах благодарности и доброжелательности присущих каждому истинному северянину. Как-то вот так же попутно подвозили мы в августе до стойбища возле рыбного озера главу семьи, немолодого уже Салиндера. Не приземлились – присели только, выскочил Салиндер и побежал к чуму, а сам рукой машет нам, мол, не улетайте. Ветер от винтокрылой машины – чуть не с ног сбивает низенького ненца, кустарники попригибало до земли, от берега к середине озера волны с брызгами летят низко, воду стригут. А он уже бежит обратно, тащит целый тазик свежей потрошеной белорыбицы – чиров да сигов озерных. И каждая рыбина – увесистая такая, видно, что от души, без всякого расчета человек дает…
Ну, теперь на буровую. Хорошо хоть без подвески летим. С подвеской мне поначалу было страшновато: посреди салона люк открытый, в который уходит трос, накреняющийся при каждом повороте. Оттуда, из зияющей пустоты, ветер холодный насквозь промораживает. А на тросе – далеко внизу угрожающе болтается связка железных труб или металлическая клеть с мешками цемента, или ещё какая железяка здоровенная. Вот её нужно доставить, и, не садясь на площадку, отцепить от троса. Ответственная и довольно опасная работа.
Только я про эти трубы подумал, как смотрю: открывается задняя часть вертолета, и нам буквально под ноги суют длиннющую трубу с буром на конце. Бур аккурат в кабину вертолетчиков уперся. И опять мы летим не на скважины старые, а на соседнюю буровую. Везем этот нечаянный срочный груз.
Там железяку выгружают, но в салоне появляется женщина-бухгалтер, находившаяся на объекте в связи с инвентаризацией. Ей, видите ли, нужно на другой объект перелететь. На другом объекте в вертолет садится усталый и, естественно, злой начальник охранного предприятия, которому ужас как надо выехать на Большую землю, потому что его уже тошнит от полумесячного пребывания в тундре, где он замучился по три раза в день есть, мыться раз в два дня в бане и смотреть спутниковое телевидение с утра до вечера. Очень его понимаю и сочувствую.