Северные рассказы и повести
Шрифт:
Выскочил Молдаван из вездехода и кричит Саньку через реку, мол, давай съезжай напрямую, меня выручай. Санёк у виска пальцем покрутил и не поехал. Да, и куда ехать-то? Вторую машину с разбега рядом топить? Берег-то наш крутовастенький.
Рассказываю Петровичу про далекие отсветы в небе. Он сразу загорелся ехать их искать. Может, помощи у кого найдем. Только их уже и нет нигде. Прошляпили мы из-за Молдавана этакую оказию. Ну, что делать? Всё равно своих-то выручать надо. Вспомнил я, что по карте слева где-то должен быть речной плёс, а значит, и место мелкое. Поехали влево вдоль берега. Метров через триста точно вышли на плёс.
В этом месте Мудуяха-река широченная, видимо, какие-то протоки в неё рядом впадают. Потихонечку-полегонечку переехали по льду через реку, а потом другим уже берегом вернулись к горячему Молдавану и его полузатопленной «газушке».
Короче, ещё часов шесть вызволяли из речной ямы нашу чудо-технику. Вытащили. Пока вызволяли, левая гусянка у «газушки» разулась. Пришлось и её обратно натягивать. Грянули угрюмые сумерки. Так здесь, в Заполярье, зимой обозначает себя земной полдень. В этих угрюмых сумерках мы координируем наши действия следующим образом: пока Саша и Дима на «газушке» подробно вешкуют место переправы, мы с Саньком пытаемся пробиться к следующей поворотной точке. Она должна быть где-то рядом, левее метров на семьсот.
Что за чёрт! Проломившись через сплошные пойменные кусты, и, потеряв по дороге содранный каким-то здоровенным сучком левый «дворник», мы бодро выходим… на берег всё той же Мудуяхи. Мало того! В этом месте напротив нас на противоположном берегу возвышаются двадцатиметровые отвесные скалы, не оставляющие ни малейшего сомнения в том, что мы здесь не пройдём никогда!
С величайшим удручением и в полном разброде чувств возвращаемся на исходную позицию, где нас встречает жизнерадостная «газушка» и её не менее жизнерадостные, не знающие горькой правды, обитатели.
Не глядя в глаза Петровичу, прошу его пересесть в ТМ с одной лишь целью: вывести наши вездеходы подальше от Мудуяхской петли в голую тундру.
Уверенный в себе Николай Петрович отдаёт бодрые указания Саньку. Мы едем… В навигаторе Петровича «забита» карта окрестностей Мудуяхи. С ней он ничего не боится. Выезжаем на странную заснеженную равнину, всю в рытвинах, буграх, кустах и озерах. Постоянно петляем между этими рытвинами, то и дела рискуя завалиться в скрытые сугробами ямины. Временами ТМ заваливается почти на бок. Местность, ну, жутко угрюмая. Вспоминаю слова Ели Салиндера, и кажется, что едем мы не по простым буграм и колдобинам, а по чьим-то великанским могилам… Километров через десять выезжаем на более-менее открытую местность, но впереди маячат какие-то кусты. Петрович полагает, что это – последняя «линия обороны» Мудуяхи и далее начнется уже свободная тундра.
Нашему потрясению не было аналогов. Ещё через двести метров миновав эту самую «линию обороны» мы вышли… на берег Мудуяхи. Берег широченный, с отвесными скалами напротив нас. Заклятье древней битвы теперь припомнилось всем. Гляжу, и Петрович с лица скис. И куда теперь-то деваться?
Решили вернуться, чтобы не плутать, по своим же следам всё на тот же берег Мудуяхи, который в первый и последний раз удалось пересечь непонятно только в какую сторону…
Что за место такое, что за пропасть на нас напала: наисовременнейшие навигационные приборы и те – отказали, начали «врать»? Куда ты нас ведёшь, Мудуяха – река войны? Так, кажется, твоё имя перевел для меня мой ненецкий приятель Еля.
Вся наша группа находилась в тот момент в состоянии, мягко говоря, задумчивости. Вернулись. Остановились на том же месте у реки. Отключили двигатель. Молчим. От недосыпа стало мне казаться, что в завывании ветра слышится свистящий шепот старинной ненецкой песни – сюдбабц… Будто кто-то легенду рассказывает. А потом всё громче, громче…
Ба! Да, это же наши бульдозера вдоль противоположного берега реки идут!!! Оказывается, на буровых стало известно, что к ним пробивается отряд вездеходов, вешкующих будущий зимник. И оттуда нам навстречу отправились два бульдозера с волокушами. Так и закончились наши приключения на Мудуяхе. Тогда ещё товарищам своим пообещал я записать всю эту небольшую, но странную историю.
ЩЕМЯЩЕЕ ЧУВСТВО ДОРОГИ
Азартный у нас народ, можно сказать, иногда просто отчаянный.
Выскакиваю из вертолета, едва присевшего на маленькую деревянную площадку. Ветер сразу же накидывается, пронизывает насквозь и пытается сбить с ног. Свист и грохот винтов. Говорить что-либо – бесполезно, всё как в немом кино. К нам бегут со всех ног по узкой тропочке в снежных барханах люди с огромными баулами. Смена вахт в тундре. Одни только что прилетели на работу, другие тем же рейсом отправляются домой. Спешка сумасшедшая. Пока последние из вновь прибывших, усиленно корячась, ещё только пытаются выгрузить свои пожитки из вертолета, туда же полным ходом начинает грузиться команда отъезжающих. Все толкаются на встречном ходу, увесистыми сумками своими пробивая себе дорогу в светлое будущее.
Внезапно сталкиваюсь нос к носу с Цуранком. Он миролюбиво улыбается. Вахта его кончилась, отчего бы и не поулыбаться в кои то веки. Не любят его на буровых. Нет, не так. Его не просто не любят, а ненавидят смертным боем, да всё бестолку. Цуранок прекрасно знает о том и говорит усмешливо: «А я не девушка – чтоб меня все любили.» Нет здесь такого дела в которое он «не совал бы свой нос» ( так выражаются его горячие «почитатели»). Он знает буквально всё о каждом предмете, находящемся на буровой и о каждом работнике: какой предмет и какой работник в каком состоянии пребывает и где находится сейчас, и, главное, чего стоит на самом деле. Терпеть не может расхлябанности, разгильдяйства и бездельничанья. А пороками этими, по его твёрдому мнению, страдает почти всё живое на земле. И, поскольку мнения своего он ни от кого никогда не скрывает, то и отношение к нему – соответственное.
Перед выездами в поле я частенько общаюсь с ним по телефону: знаю, что он подготовит к приезду всё, что необходимо по работе. В этом смысле Цуранок, мастер вышкомонтажного дела, – человек обязательный, не как все.
Сейчас он рад встрече со мной, а более всего тому, наверное, что отмучился, отбыл свои вахтовые дни и может вернуться домой, к любимой им таёжной природе и любимому своему охотничьему занятию, с которым исшагал чуть ли не половину иркутской тайги.
Пользуясь тем, что шум винтов на время ослабел, мы здороваемся. И я тут же узнаю пренеприятнейшее известие: вездехода, который мне крайне необходим по моим командировочным делам, нет и не будет. Вернее, эта груда железа существует, но в том-то и дело, что самостоятельно она может только стоять и не шевелиться. Довольный Цуранков исчезает в утробе вертолёта.
Прилетел я в этот раз с молодым коллегой по работе – Ромой Малаховым. Вещей же и инструментов нам пришлось вести изрядно: три толстых оранжевых чемодана с навигационными приборами GPS, тахеометр, лазерный отражатель, вешку, два металлических штатива, деревянный штатив, два кейса с ноутбуками, ну, и, конечно, личное: моя здоровенная сумка с рабочей спецодеждой, не менее здоровенный рюкзак полярника Малахова и его широченные охотничьи лыжи. Всё это вдвоём можно перенести с места на место только в несколько приемов.