Северные рассказы и повести

Ахадов Эльдар Алихасович

Метель стихла так же внезапно, как и началась. Мы кое-как взгромоздились на берег речки и увидели огни на плато. Огни буровых наших соседей, с которых сутки назад начинали прокладку своей дороги.

Однако второго ГТТ не было видать нигде. Вернулись к высокому берегу. Тааак. Сзади их нет. Может, вперёд проскочили? Ян тут же рванул вперёд, мы обогнули буровую справа и метров через двести… следы чьих-либо гусениц совершенно прекратились, то есть дорога исчезла. Впереди лежал ровный белый снег. Ян попытался вести машину по нему, но мы уткнулись в пригорок. Мой Дон Кихот в течение минут 45 пытался сдвинуть его ( опять же атакой в лоб!) вместе со всеми снегами мира, впрочем, вся эта возня снова никаких видимых результатов

не дала. Перед вездеходом возвышался набитый им же сугроб высотой метра в три, а позади находилась целая площадь впустую перепаханного и перетоптанного гусеницами снега.

Что делать-то? Решили вернуться к буровой. И тут обнаружилось, что наша пропажа давно и спокойно стоит с левой стороны от скважины. Мало того: там же стоят четыре мощных бульдозера и вагончик на санях. Это наши следы на земле ищут вот эти незнакомые мне люди. Это им предстоит содержать в порядке проложенный нами путь! Отряд дорожников Ивана, продвигавшийся вслед за нами для расчистки и утаптывания снега по новому пути, проложенному нами, добрался уже сюда! Цыганистый Иван улыбается. Говорят, дорожники видели первый караван бульдозеров с топливом, который вышел уже из поселка и спешит сюда на проложенную нами дорогу, чтобы завезти топливо и продукты.

Но пора и честь знать. Прощаемся с дорожниками. С ними остается дорожный мастер Юра Синельников. Иван оставляет им свой спутниковый телефон. Продуктов у нас почти нет, но мы надеемся, что они нам и не понадобятся. Ведь мы возвращаемся. И движемся уже по известному всем местным вездеходчикам и бульдозеристам отрезку пути. Мы ошибались …

Через полтора часа Денисов ГТТ в первый раз заглох на продолжительное время. Вышел из строя насос. Вдвоем с Яном они пытались его починить. Пропурхались с час. Движок завелся, но через полчаса стало ясно, что насос надо срочно менять. В это время мы с Иваном сидели в кузове чинившегося ГТТ и пытались согреться чаем. Пока заменяли насос, пока то да сё – ещё два часа прошло. От холода уже никакой чай не спасал. Рабочая одежда, в которой мы были, сырая от пота и снега тоже не прибавляла оптимизма. А пронизывающий насквозь морозный ветер делал невозможным ни сон, ни отдых: поскольку двигатель молчал, то и в дорожниковском кузове вездехода стало так же зверски холодно, как и в яновском.

Я слушал , как уныло свищет ветер во всех щелях и матерятся замерзающие мужики, и ни одного звука более в природе не существовало… Только темнота. Не хотелось шевелиться, и невозможно было уснуть, потому что усталость давно перешла за ту границу, до которой спать хочется смертельно. Теперь же было всё равно.

Кто-то тормошил меня довольно энергично. А… это ты, Иван…

Вады падай, пажалусты. Ана ф праздрачной путылке с тваей стараны. Сверьху толки замиорзла. Мужики на чай напращиваюца.

Я достаю из-под телогрейки бутыль с водой. Разжигаем примус. Заливаем воду в чайник, ставим. Смотрю на ровный синий огонь.

– Ты щто? Замэрзнуть хател? Э-э-э… Так делы не паидиот! Курыть будэшь? Бу-у-удэшь!

Мы закуриваем. Заходят наши Денис с Яном. Иван что-то лопочет и лопочет о прошлой своей причерноморской жизни, о знойных пальмах, пляжах и, конечно, о женщинах. Я отвечаю ему. Сначала с усилием, невольно, а потом уже веселей, всё более оживляясь от его бездумной жизнерадостной болтовни. Отогревшись немножко, в разговор включаются и наши «мужики».

После чаепития ещё раз попробовали завести двигатель. Он не сразу, но всё-таки затарахтел. И мы наконец-таки двинулись дальше. И вот через какое-то время мы уже в вагончике второго отряда дорожников. Народу в этом отряде немного, человек пять-шесть. И продукты тоже на исходе. Народ собирался через день домой, Новый год справлять. Поэтому нас подкормили чем было – остатками гречки. Через час мы «откланялись» и отправились дальше к началу пути, к поселку.

Снова темнота

и только свет наших фар. Мы с Иваном в кузове денисовской машины ведём неспешную беседу. Вроде бы все хорошо, но – «счастье было так близко и так недолго»… Вот и второй насос на дорожниковском вездеходе окончательно «навернулся»! Стоим посреди тундры. Где-то вроде уже недалеко пойма широченной реки, за которой и находится поселок с тем же названием, что и река. А значит осталось пятнадцать, от силы двадцать мёрзлых ночных вёрст. Чепуха по сравнению с мировой революцией! Заканчиваются уже третьи сутки нашей «эпопеи». У нас нет ни связи, ни продуктов, ни сил, нас осталось четверо из тринадцати, и с нами только одна пока что «живая» машина из тех четырех, которые были здесь же трое суток назад, – ГТТ Яна с холодным грязным кузовом.

Выбора нет. Мы вынуждены бросить денисовский вездеход посреди дороги и пытаться доехать до людей вчетвером на одной машине. Иван с Денисом забираются в замороженный кузов, а меня едва ли не силой заталкивают обратно в кабину к Яну. И мы едем. Ян газует, пришпоривая своего железного «коня». Снежные колеи под фарами мечутся, как две белые серебристые змеи, отлетая то в одну, то в другую сторону. Замелькали речные кусты. То ли показалось, то ли и вправду – сбоку выскочила из-за кустов парочка длинноухих «беляков» и снова исчезла в темноте где-то позади нас. Уж не тот ли один из них, что «провожал» нас совсем недавно в другую сторону? Кто его знает…

Ну, когда ж мы доедем? Вот, уже и огни посёлка полчаса как виднеются, рассыпаясь по невидимому горизонту, исчезая впотьмах, и тут же снова возникая то слева, то справа…

Наконец - то…

Вот мы и «дома», не дома, конечно, но всё-таки в цивилизации. Пусть и такой маленькой, как обычный северный заполярный поселок.

Ни о чем не хочется говорить. Да и некому пока рассказывать. Мы заезжаем в контору дорожников, где кроме заспанного сторожа, конечно же, никого нет, Иван приглашает к себе в рабочий кабинет, заваривает кофе, мы пьем по кружке кофе, курим. Я звоню с конторского телефона Егору. Через минут двадцать он заезжает за мной, привозит в нашу импровизированную из обычной квартиры в деревянном доме временную «контору». Мы сидим на кухне. Он сбивчиво с жаром повествует мне, как они тут все голову уже потеряли, не зная где нас искать, как переживали, и какие же мы молодцы, вздыхает…

Потом, внезапно заглянув мне в глаза и что-то, наверное, поняв в них по-своему, достает стопку из шкафа, водку из холодильника, ставит их на стол и молча выходит.

Я не знаю, что со мной происходит. Я не плачу и не смеюсь. И вообще, я, кажется, не думаю ни о чем. Просто наливаю сам себе стопку. И пью. И вторую… И третью. И не пьянею… И вдруг забываюсь. И не помню больше. Ни о чем.

Это чувство до боли знакомо.

Вдруг нахлынет такая тоска,

Словно друга лишился иль дома,

И потянется к стопке рука.

И тогда без тостов, без закуски,

Непременно куда-то спеша,

Водку русскую хлещут по-русски,

Так, чтоб в ней захлебнулась душа…

ДВАДЦАТЬ-ДВАДЦАТЬ (повесть)

Нужен вездеход. Срочно. А лучше – два. А ещё лучше – три вездехода, для надежности. Но вездеходов у нас в конторе, увы, нет. Ни одного. «Никаких проблем,» - пожимает плечами Щербаков – «За ваши деньги – любые причуды.» Он отослал генеральному факсом рапорт о том, что можно нанять частника, но это стоит денег. На дворе кризис. С деньгами проблемы у всех. Но если шеф даст «добро» - вездеход будет завтра же. «Шеф дал «добро», - « объясняю я. «Пусть подтвердит письменно. Мне нужна виза на рапорте, » - отвечает осторожный многоопытный Владимир Алексеевич Щербаков. Звоню в контору. К вечеру приходит факс с визой. На дворе минус сорок восемь. Темно. Тихо и морозно.