Северный полюс. Южный полюс
Шрифт:
Утро 11-го выдалось ясное и спокойное. Температура была -40°. Это означало, что вся открытая вода затянулась льдом. Мы рано вышли в путь. В иглу я оставил записку для Марвина следующего содержания:
4-й лагерь, 11 марта 1909 года.
Ждали здесь 6 дней. Больше ждать не можем. У нас не хватает топлива. Продвигайтесь как можно скорее и догоните нас. Буду оставлять записку на каждой стоянке. Когда приблизитесь к нам, вышлите вперед легкие сани с запиской, чтобы они нас нагнали.
Через 3–5 переходов намереваюсь отослать обратно доктора Гудсела с эскимосами. Он должен встретиться с вами и сообщить, где мы находимся.
Пересекаем полынью по курсу ост-зюйд-ост.
Боковых подвижек льда
Совершенно необходимо, чтобы вы догнали нас с топливом.
Выхожу отсюда в 9 часов утра в четверг 11 марта.
Пири
Р. S. На тот случай, если вы прибудете слишком поздно и не сможете догнать нас, я попросил капитана забрать из ваших мешков общий материал.
Мы благополучно перебрались через полынью и прошли за день не менее 12 миль. В этот переход мы пересекли еще семь полыней от полумили до мили шириной; каждая была затянута молодым льдом, по которому едва-едва можно было пройти. Все отряды, включая отряд Бартлетта, шли вместе.
В этот переход мы пересекли 84-ю параллель. Всю ночь под действием прилива лед сплачивался вокруг лагеря. Не прекращающийся скрежет, стоны и треск льда слышались всю ночь напролет. Однако я спал спокойно: наши иглу стояли на тяжелом ледяном поле, которое едва ли могло изломаться.
Утро снова выдалось ясное, но температура понизилась до -45°. Мы снова проделали не меньше 12 морских миль, причем в первую половину пути преодолели много трещин и узких разводьев, а вторую шли по сплошным полям старого льда. Я был уверен, что пояс многочисленных разводьев, который мы прошли за последние два перехода, это и есть Великая полынья и что теперь мы благополучно миновали ее. Я надеялся, что Марвин и Боруп со столь необходимым нам запасом топлива пересекут «Великую полынью» прежде, чем снова поднимется ветер; достаточно было 6 часов крепкого ветра, чтобы подвижки льда начисто стерли наш след, и искать нас тогда в обширной снежной пустыне было бы все равно, что искать иголку в стоге сена, как говорится в пословице.
В следующий переход, 13 марта, было холодно. Когда мы вышли в путь, термометр показывал -53°; ночью минимум температуры был -55°. С наступлением новых сумерек температура понизилась до -59°. В полдень, когда ярко светило солнце и не было ветра, мы не страдали от холода в нашей меховой одежде. Коньяк, разумеется, замерз, керосин стал белым и вязким, бегущих собак застилало облако пара от их дыхания.
В этот переход я шел впереди своего отряда и всякий раз, оглядываясь назад, не видел ни людей, ни собак, а только стелющуюся прядь тумана, сверкавшую серебром в горизонтальных лучах солнца, светившего с юга, – туман этот и был паром от дыхания людей и собак.
Дорога в этот переход была довольно хорошая, хотя первые 5 миль пришлось идти зигзагами через пояс очень торосистого льда. Прошли мы не менее 12 миль и стали лагерем на большой старой льдине под прикрытием огромного заснеженного тороса.
Только мы кончили строить иглу, как один из эскимосов, взобравшийся на торос, взволнованно крикнул:
– Клингмик-суэ! (Собаки идут!)
В мгновение ока я оказался с ним рядом. Взглянув на юг, я увидел вдали серебристо-белую прядь тумана на нашем пути. Это были, несомненно, собаки. Немного погодя к нам на легких санях, запряженных восемью собаками, стремительно подкатил Сиглу из отряда Борупа. Он привез радостную весть – записку от Марвина, в которой сообщалось, что он, Марвин, вместе с Борупом и людьми переночевали прошлую ночь во втором лагере от нас, следующую переночуют в первом лагере от нас и на следующий день соединятся с нами. Арьергардный отряд с драгоценным грузом керосина и спирта все-таки пересек Великую полынью!
Хенсон с людьми тотчас же получил
В ту ночь, успокоившись, я спал как ребенок. Рано утром Хенсон вышел на север со своим головным отрядом в составе трех эскимосов – Ута, Аватингва и Кулутингва. Немного погодя доктор Гудсел и два эскимоса – Вишакупси и Арко – выехали в обратный путь на санях, запряженных 12 собаками.
Доктор помогал мне как только мог, однако его услуги в поле не оправдывались обстоятельствами, и я дал ему это понять. Его место, разумеется, было на корабле, где оставалась основная масса людей, на которых уже одно его присутствие могло подействовать благотворно, пусть даже в его услугах как медика и не возникнет особой необходимости. Вот почему я не считал себя вправе продолжать подвергать доктора опасностям переходов через полыньи по предательскому молодому льду. Доктор выехал обратно примерно с 84°29 северной широты.
К вечеру 14 марта мы увидели на нашем следу другое серебристое облако, оно все приближалось, и немного погодя к стоянке подошел Марвин во главе арьергардного отряда. От людей и собак валил пар, как от эскадры боевых кораблей. Они привезли большой запас топлива. Остальной груз, так как требовалось обеспечить максимальную скорость передвижения, был невелик. Много раз в прошлом я был рад видеть преданные глаза Марвина, но никогда еще это не доставляло мне такой радости, как сейчас.
Мы нагрузили отремонтированные сани стандартным грузом – саней оказалось всего 12. Таким образом, получался некоторый излишек людей и собак, и потому, когда Макмиллан сказал мне, что уже несколько дней мучается с отмороженной пяткой, я не увидел в этом большой беды и сразу же решил отослать его на сушу.
Меня несколько разочаровало, что приходится отпускать Макмиллана на столь раннем этапе пути; я надеялся, что он дойдет со мной до более высокой широты, однако его выход из строя не слишком нарушал мои планы. У меня было достаточно людей, продовольствия, саней и собак; людей, так же как и снаряжение, можно было заменять.
Здесь следует заметить, что ни один член экспедиции не знал, как далеко он пойдет со мной и когда будет отослан обратно, только капитану Бартлетту я еще на мысе Колумбия сказал, что, возможно, обстоятельства сложатся так, что мне придется пользоваться его помощью и опираться на его могучие плечи и после того, как мы пройдем крайний северный предел, достигнутый герцогом Абруццким. Тем не менее на рвении людей к работе это никак не отражалось. Разумеется, у меня была определенная программа, однако непредвиденные обстоятельства в любой момент могли потребовать коренных изменений, поэтому я не считал целесообразным ее оглашать. Едва ли можно назвать других исследователей, у которых были такие умелые и преданные делу работники, как у меня. Каждый охотно подчинял личные чувства конечной цели – успеху экспедиции в целом.
Примерно в полумиле к северу от лагеря Марвин замерил глубину океана. Она оказалась равной 825 морским саженям – это лишь еще более укрепило мою уверенность в том, что Великая полынья осталась позади. Полынья, по-видимому, соответствует границе материковой отмели, и это измерение показало, что материковая отмель находится между местом нашей стоянки и четвертым лагерем (или, возможно, между четвертым и пятым лагерем) примерно на 84-й параллели. Материковая отмель представляет собой просто-напросто погруженное плато, окружающее материк, а Великая полынья обозначает северную границу отмели в том месте, где отмель обрывается в Полярное море [Северный Ледовитый океан].