Северный ветер
Шрифт:
— Да и Остапа тоже довелось узнать. Не веришь? Ну-ка, помоги!
Сержант встал, расстегнул ремень и, повернувшись спиной, стал задирать гимнастерку. Кто-то из находившихся рядом помог, и все увидели на спине под левой лопаткой большой багровый шрам.
— Это Остап меня ножом в поезде убивал, да не смог, я двужильный, так врачи в госпитале сказали. Выжил. А вот Ванголу от души благодарен за то, что он этого гада порешил. На совести этого зверя не одна жизнь безвинно порушенная, хотя какая там у него совесть, не было у него ее никогда. Ну да ладно, теперь эта гнида уже никому зла не причинит. А когда ты Вангола-то видел?
— Дак вот недавно, две недели как расстались в тайге, мы с экспедицией в Иркутск, а он со своей группой на железную дорогу к Улан-Удэ пошел.
— Жаль, я тогда очень плох был, тяжелое ранение, не поговорил толком с этим Ванголом, но мужик он что надо. Я ведь через него жену себе нашел, сказал он мне — ждет тебя она и любит, я и поверил ему, и не ошибся, а мог бы мимо пройти, война, дескать… Вот так вот. Мало ли где встретишь его, поклон от меня передай и скажи, что помню его и всегда рад буду ему помочь. Может на меня положиться.
Все это сержант говорил при всех и в полной тишине. Только стук колес да его тихий голос. Когда он замолчал, все с облегчением вздохнули. Может, оттого, что поверили, что добро всегда побеждает зло, может, потому, что поняли, что есть настоящие верные друзья на этой земле.
Рано утром эшелон остановился. Владимир выскочил на насыпь, какая-то женщина подошла к нему и протянула кастрюльку с вареной картошкой:
— Возьми, сынок, только с печи, еще горячая.
— У меня денег нет, мамаша…
— Не надо денег, возьми, может, моего сынка Коленьку кто-то так же покормит, возьми, сынок. Возьми, у вас там есть куда высыпать, кастрюлька-то у меня одна только осталась…
Владимир взял из рук женщины кастрюльку, завернутую в полотенце, и передал в теплушку.
— Спасибо большое вам! — поблагодарил он женщину и пошел вдоль состава. Женщина перекрестила его несколько раз и долго смотрела вслед.
Владимир прошелся вдоль эшелона, набрал воды и уже шел назад, когда его догнал сержант:
— Погодь, парень, поговорить надо.
Владимир остановился.
— Тут это, вот какое дело. Нас сейчас особист собирал, ориентировку зачитывал.
— Какую ориентировку?
— Такую, Вангола и его людей ищут, враги они…
— Как враги? Кто враги? Они? — возмутился Владимир.
— Тихо говори, ты чё? Я, слава богу, и без тебя знаю Вангола, но на всякий случай ты больше про него в теплушке не трави. Про другое чё-нибудь заверни, ты на это мастак, а про него помалкивай, мало ли, народ всякий едет… Понял?
— Понял. Только ничего не понял. Как это может быть, чтобы…
— У нас все может быть, видишь, зуба нет. — Сержант пальцем показал пробоину. — Это вот особисты выясняли, не диверсант ли я немецкий, что эшелон под откос пустил. А я в этом самом эшелоне ехал, чудом вдвоем уцелели, а нас трое суток по мордам… У нас всякое бывает, пока разберутся — и шлепнуть могут. Так что помалкивай, парень, а то и до фронта можно не дожить.
Они вместе заскочили в уже тронувшийся эшелон.
В это время по всем районам страны, еще не занятым немцами, был отправлен срочный циркуляр о розыске и задержании Вангола, Макушева и Арефьева. Вернее, Вангола и двоих мужчин — фамилии их были неизвестны, поскольку ни Мыскова, ни Пучинский их не знали, только не очень точные словесные портреты и имена попали в циркуляр. Гэпэушники понимали, что шансов выловить этих людей в круговерти военного времени практически нет, но порядок есть порядок. Кроме того, в циркуляре было указано, что разыскиваются они в связи с хищением в особо крупном размере золотых и серебряных монет царской чеканки.
Через неделю протоколы допросов и другие материалы дела лежали на столе у Берии. Все, что касалось золота, обязательно и срочно докладывалось Лаврентию Павловичу. Неужели обнаружен золотой запас России?
Берия был зол оттого, что добыто очень мало информации, очень мало. Только то, что якобы один из этих людей, тот, что со странным именем, скорее всего зэковской кличкой Вангол, возможно, знает место, где лежит спрятанное колчаковским офицером Павловым золото, пропавшее бесследно в 1919 году.
Он взял следствие под личный контроль, и десятки, сотни людей его ведомства засучив рукава принялись за дело. Найти и взять живым, только живым и невредимым взять этого Вангола…
Через неделю на столе наркома лежало личное дело курсанта спецшколы разведывательного управления Игоря Сергеева, служебный псевдоним которого был Вангол. Он был родом из Иркутска, и это говорило о многом. По информационным данным, выпускник имел выдающиеся способности и планировался во внешнюю разведку, но в связи со сложной ситуацией был заброшен в составе группы в прифронтовые тылы для борьбы с диверсионными силами противника на Киевском направлении. Группа с задания не вернулась. Все члены группы, в том числе и Вангол, считаются без вести пропавшими. Спецкурьер с фотографией Вангола срочно вылетел в Иркутск, где подследственные Пучинский и Мыскова, задержанные до особого распоряжения, опознали Вангола. С этого момента операция по розыску и задержанию Вангола приобрела особый статус. Сверхважный — по определению самого генерального комиссара госбезопасности Берии.
Все, абсолютно все органы сыска во всех подразделениях всех ведомств были подняты на ноги, фотография Вангола была размножена огромным тиражом и доставлялась срочно. В сопроводительной было сказано, что разыскиваемый, особо опасный государственный преступник, должен быть взят живым, несмотря на любые потери при задержании. Только живым. Уже одно это требование с припиской о неукоснительном его соблюдении и персональной ответственности вызывало бешенство у оперов всех мастей советского сыска.
В Москву Арефьев прибыл в середине октября, начальник уголовного розыска, отправлявший группу Арефьева в командировку, уже давно был на фронте, новый начальник отдела, выслушав доклад Арефьева об уничтожении банды Остапа, долго пытался найти какие-то документы, потом махнул рукой:
— Ладно, я думал, ты на фронте давно, потом разберемся. Тут разнарядка: три человека от нашего отдела — в особый отдел армии. Ты как, не возражаешь?
— Если это на фронт, не возражаю.