Северские земли
Шрифт:
Поэтому врать я тебе не хочу, а правды не скажу.
Не потому, что дура неблагодарная – наоборот, свою порчу на тебя навести не желаю. Христом-богом прошу – поверь мне, Тит, не надо тебе это знать. Не нашего это ума дело, это дела господские, да ещё такие, из-за которых головы летят как листья осенью и кровь как вода льётся! Не по моей воле меня в этот омут затянуло, но тебя за собой потащить не желаю. Одно скажу – главное лихо миновало вроде как, может, и выскочили мы с маленьким из петли, что на шее затягивалась.
Лушка
– И ещё вот что тебе, хозяин ласковый, сказать хочу. По-хорошему, да по-доброму мне бы в благодарность за доброту и ласку твою уйти от тебя побыстрей надо, чтобы и тебя не зацепило.
Да некуда нам идти. Нет нам с ним в мире больше защиты и обороны – нигде нет. Обратно домой мне идти – проще уж самой в омут прыгнуть, а других мест я и не видала в жизни никогда.
И Лушка, ставшая Анфисой, принялась бить егерю земные поклоны, стуча лбом о земляной пол.
– Христом-богом прошу, святыми угодниками заклинаю – оставь нас у себя на кордоне! Нет для нас сейчас лучшего места! Мы тебе в тягость не будем – я всю деревенскую бабью работу знаю, и ленивой меня отродясь никто не называл. Слугой твоей буду, а хочешь – полюбовницей стану, только не гони! Некуда нам идти, даже подаяния по деревням просить – и то невможно!!! Узнать нас могут!
Лушка не всхлипывала, лишь из глаз катились слёзы и она безмолвно смотрела на хозяина в ожидании.
На лушкино и жданово счастье благородства у этого егеря было побольше, чем у многих дворян.
Нет, он не кинулся поднимать Лушку с криками: «Да живите, сколько хотите, мой дом – твой дом!».
Он очень серьёзно посмотрел на девушку и потребовал:
– Побожись, что нет на тебе грехов смертных.
Нянька, глядя ему прямо в глаза и не отрывая взора, троекратно перекрестилась и ответила:
– Перед богом и людьми свидетельствую – нет на мне грехов, окромя обычных. Безвинно страдаю, испытание, видать, Господь даёт. Жизнью в том клянусь и здоровьем в том клянусь, и своим, и его!
И она кивнула на нары, где на шкуре лежал распелёнатый Ждан и сосал свою ногу.
Егерь кивнул и спросил:
– На кордон придём – на иконе клятву повторишь?
– И на иконе, и в церкви присягну – нет на мне ни крови, ни татьбы. Невиноватая я.
– Хорошо. – ещё раз кивнул заросший волосом лесовик. – Тебя и впрямь Анфисой крестили или назвалась?
– Назвалась. – не стала скрывать Лушка. – Не надо тебе моё имя знать, ни к чему беду дразнить. Зови Анфисой, всегда мне это имя любо было.
Егерь кивнул, потом думал и молчал – долго, минуты две. Лушка так и стояла на коленях, Ждан гулил.
Наконец, лесник принял решение.
– Раз ты мне ничего толком не говоришь, то и я тебе пока обещать ничего не буду. Бояться я тебя не боюсь. Поживёте пока у меня на кордоне, по крайней мере до тех пор, пока рана твоя не закроется. Вот там и посмотрим – кто вы, и что вы. Принуждать тебя ни к чему не буду, и к греху склонять не стану – я не из тех, кто на чужом горе свою выгоду строит. Но посильно работать придётся – лодырей я не терплю.
Он ещё раз кивнул кудлатой чёрной бородой, утверждаясь в мысли:
– Пока так, а дальше посмотрим. Ты сейчас ложись, тебе поспать надо. Я пойду добычи какой промыслю – у меня запасов нет, а поесть надо, не то молоко пропадёт. Сегодня отлежишься, а завтра на кордон пойдём. На ртах ходить умеешь?
Лушка кивнула:
– Наша деревня навроде вашей – выселки, лес кругом.
– У нас не деревня, а село! – строго поправил Тит, и добавил:
– До кордона вёрст семь, но рты одни, поэтому с рассветом выйдем, чтобы до темноты добраться. Сейчас дверь на засов замкни – зверьё шастает, а собак я заберу. Мне на голос откроешь. Поспишь, если лихорадить тебя не начнёт – дров набери.
И, не прощаясь, вышел.
Глава 19. «Где звуки ярче, чем неон, успей сказать себе: «Не он!»
До кордона они добрались благополучно. Лесная заимка была обустроена на совесть, - сразу видно, что руки у хозяина из плеч растут. Однако не менее очевидным было и отсутствие хозяйки – мужицкая берлога она мужицкая берлога и есть. Насмотревшись на паутину в углах, грязные портянки под лавками и немытые горшки, Лушка, несмотря на рану, взялась за тряпку, да приступила к делу так рьяно, что у Тита сразу же нашлась масса дел во дворе.
Неделю новые знакомые прожили тихо-мирно, присматриваясь друг к другу. А потом что-то случилось с хозяином. Он сначала помрачнел, потом весь день ходил как мешком стукнутый, нехорошо поглядывая на Ждана, а вечером, за столом, наконец взял быка за рога.
– Анфиса, ты на сына вообще внимание обращаешь?
– Эт ты о чём? Вроде кормлю-пеленаю вовремя, мокрый не лежит. А что такое?
– Да это…
Тит явно мялся, не зная, как сказать, потом, наконец, решился:
– В общем, эта… По-моему, подменили тебе младенца. Обменёнок он!
Лушка охнула и закрестилась:
– Да типун тебе на язык!!! Какой ещё к лешему обменёнок?
– Ты дура, что ли?! – разъярённый Тит ударил пудовым кулаком по столу. – Кто ж лесного хозяина на ночь глядя поминает? Тебя что – совсем ничего мать не учила?! Нечисть и подменивает детей, которых матери сами им отдали! Скажет мать в сердцах на ребёнка «Пошёл к чёрту» или «Леший тебя забери!» - и готово! Вместо человека у неё теперь чертёнок або лешачонок. А грудничка нечисть вообще может забрать, если его не перекрестили на ночь или на чих «Будь здоров!» не сказали. Им же чем меньше дитё – тем лучше!